Что ему можно пожелать, кроме того, что однажды он сам написал в одном из своих лучших стихотворений?
Забудь о славе и неси свой крест,
Воспой тоску тобой любимых мест
И открывай не истины, но души,
Своей души велению послушен.
Мне кажется, лучшего окончания рассказа о поэте Валерии Белянском, чем это сделал он сам, не придумать. Тем более я ни капельки не сомневаюсь в том, что этот рассказ будет однажды продолжен.
Простивший век, прощенный веком…
Высокий, худой, даже костлявый, он заходит в бар, чтобы взять чашку чая или забрать сухарики из черного хлеба, которые ему там сушат. Вот эта любовь к черным сухарикам странно объединяет нас: в детстве мне казалось, что хорошая жизнь – это «Три мушкетера» на ночь, кружка ледяного молока и теплые, только подсушенные ржаные сухарики.
И детство обоих – с интервалом в тридцать лет, примерно такая разница у нас в возрасте – прошло в бывшем райцентре Калинин, ныне станция Панфилово, со всех сторон окруженного степями и блюдцами прудов, где по весне непролазная грязь, зимой – сугробы выше головы, а летом безумствуют жаркие суховеи.
Писатель Евгений Александрович Кулькин. Фантазер и рассказчик. Трудяга, который вечно пишет и переписывает свои сочинения. Автор исторических и деревенских рассказов, стихотворений, трилогий и двух отличных детей. Почетный гражданин области. Его именем названа библиотека в селе Самофаловка.
Читать его трудно. Если одни писатели считают, что надо стремиться к прозрачности языка, быть лаконичным и точным в деталях, чтобы добиться сочности и легкой воспринимаемости текста, то Е. Кулькин стоит на иной позиции – он сконструировал собственный язык, который изобилует старыми и редко используемыми словами, совершенно неожиданными для глаза сравнениями и образами, отчего воспринимать его текст с непривычки весьма затруднительно. А в поисках слов Е. Кулькин непревзойденный мастер, не зря же его романы изучаются студентами-филологами. Вот, к примеру, абзац из романа Е. А. Кулькина:
Они размашисто шли к стенам города, одну сторону которого составлял срез в горе, где карий пласт чередовался с абсолютно белым – так соседствовала глина с песком.
А чуть выше облачный ветер сгонял стадо овец в долину, сияли вершины гор, и лютовала красота еще не набравшего звонкости полдня.
Перед глазами блукал просвет в стене, как бы врезавшийся в лес прогал, образовавший просеку, потому как существовал только в воображении. На самом деле стена была глуха и безответна.