Одет он был скромно, без блеска: палевый пиджак, чёрная водолазка и чёрные брюки. Обувь же, напротив, носил очень дорогую и добротную, итальянскую.
Смотрел холодным пронизывающим взглядом, покусывая губы.
В разговоре вставлял «вникните», но всегда к месту.
В детстве он научился преодолевать страх. И после этого не совершил ни одного поступка в силу страха. В XIX веке такой, как он, выстрелил бы непременно в воздух, щадя противника. И лишь закрыл бы по правилам дуэли рукою грудь.
Это был идеалист, готовый защитить свой идеал.
Игорь Алексеевич окончил тот же университет, что и я.
В 90-е работал журналистом. Последних же десять и, пожалуй, самых плодотворных лет был госслужащим.
Он встречался со многими. Со всеми теми, с кем у высокопоставленного чиновника неминуемо бывают встречи, хотя бы только на страницах газет. Гулевич знал не только симптомы, но и способы лечения политических и социальных болезней. Его аналитика имела вес.
Он без самоумаления говорил о чиновниках, что, мол, трудятся «казусные головы, любуясь, как художники, крючковатой строкой».
Гоголя вообще вспоминал часто: и когда готовил что-то вкусное, и когда рассказывал о людских пороках.
«Все христопродавцы, – возмущался Игорь Алексеевич. – Один только и есть порядочный человек: прокурор, да и тот, если сказать правду, свинья».
«Все на всех влияют», – бывало, повторял Гулевич.
Кто же повлиял на него самого?
Мама, конечно. Но даже она не повлияла больше, чем дед Иван.
Был такой случай. Служил дед в авиационном полку, и война уже вышагнула в Германию. И нужно было иметь точную картину, чтобы включить в работу бомбардировщики и артиллерию. На самолёт установили фотоаппараты, и Гулевич, снимая, должен был пикировать над немецкими позициями.
Когда самолет приземлился, техники ахнули – около двадцати пробоин. «И как только дотянул?» Вот за это «как» и представили Ивана к высокой награде – ордену Красного Знамени.
История имела продолжение.
Вскоре из штаба прислали майора, которому для получения ордена требовалось участие в боях. Его посадили к Гулевичу воздушным стрелком. Иван же, вместо того чтобы повести самолёт плавно, устроил болтанку. Офицер облевал всю машину. А вылет был абсолютно безопасный, ни «мессершмиттов», ни огрызающихся зениток.
Потом, на аэродроме, Гулевич, угрожая пистолетом, заставил штабиста вымыть самолёт. Штабист донёс об этом, конечно. И старший лейтенант Гулевич награду не получил, да ещё десять суток ареста схлопотал. А вот майор без ордена Красного Знамени не остался.