Когда он оставался один, образ Роксаны и тогда тревожил его. Не видя её смеющейся, а лишь представляя такой, он понимал, что глаза её синие на самом деле никогда не смеются, не улыбаются, не грустят: они просто холодно и безучастно взирают. Но и это казалось ему тогда невероятным счастьем. Только вот таяло оно первым снегом, до чёрных троп.
«Пару дней меня не беспокой, закончу с делами, сама отзвонюсь», – мягко, но настойчиво мурлыкала Роксана и отстранялась, если он пытался обнять её.
Она не звонила неделю, а когда объявлялась, то вновь поручала Кольчугину выгуливать пекинеса, забирать из химчистки платья, наконец просто развлекать её.
И он старался как мог.
– Сегодня в «Праге» «Гарпастум»[2] с Чулпан Хаматовой.
– О, я хочу это посмотреть!
– Ты уверена?
– Скорее да, чем нет.
– Но ты ведь опять заснёшь.
– Мой ласковый и нежный зэк, я хочу…
После кино она обычно хотела в бар или клуб и только потом, быть может, домой. Иногда красавица позволяла Кольчугину остаться у неё, а утром, сухо простившись, снова исчезала из его жизни.
Он знал, что Ахмакова дорожит лишь своим рекламным агентством, что она никогда не полюбит его, бывшего зэка, и что любовниками они тоже скоро перестанут быть.
Всё и вышло так. В начале июня Роксана сообщила ему о своей помолвке с господином Вульфом: «Он мой партнёр по бизнесу, с ним мне будет спокойнее, и ты должен это понять…»
В тот вечер Кольчугин напился вместе с Лёшкой.
– Таким цыпам только с деньгами спокойнее, – кинул захмелевший Борщ.
– Мне их чё теперь, рисовать?
– Не-е-е, братела, снимать.
– По-я-сни.
– Ещё по одной – тиснем! – мотнув кудлатой головой, Борщ потянулся за бутылкой.
– Нет, ты по-я-сни.
Лёшка взглянул покровительственно.
– По-я-сняю. Лохов у обменников надо лущить.
– Ты чё трёшь, паскуда? – Кольчугин, неожиданно протрезвев, почувствовал, что приятель его не пьян, а только кажется таковым.
– Это же семечки: грызи да шелуху плюй, – не смутился Борщ.
Уже через месяц Кольчугина и Борща за разбои объявили в розыск.
Коромыслом гнутая бабка Марья и рябая сорокалетняя вдова Коломыйчиха вмиг разнесли по Берёзовке весть о том, что к Закатовым жених припожаловал, да не один, а с дружком.
– Ресницы длинные, чёрные. В общем, красавец, – шептала соседкам Коломыйчиха.
– У женишка ихнего грудь, як мельничный жёрнов, а дружок – той тщедушный, на осу в пинжаке похож, – перешушукивала тем же соседкам бабка Марья.