– Что тут у вас? – поздоровавшись, как бы ради обычного любопытства, спросил он.
Глаза моториста встрепенулись, подёрнувшись искорками.
– Да то стучит, то звякает что-то внутри, а вчера посреди Волги заклинило, еле счалились. А ты что, сынок, специалист по этой части?
– Да приходилось, давайте глянем вместе.
Держась за гладкие, отшлифованные с годами металлические поручни, они спустились в машинное отделение. В нос ударил едкий запах гари. «Прокладки, что ль, сгорели?» – подумал он.
Пока шли, моторист жаловался на судьбу, говорил, что никакой он не моторист, а плотником был, да война не спрашивает кто, а велит куда, вот и крутится он в этом «самоваре» уж два года – с тех пор, как немцев прогнали с Волги.
С котлом пришлось повозиться. Давно не оглядывали его по-хозяйски.
Моторист любовно смотрел, как работает солдат, подавал то ключ, то отвёртку, то шприц со смазкой и приговаривал:
– Помнют рученьки, помнют работу…
– Менять многое надо. Месяца на два-три хватит, не больше, – сказал он, вытирая руки комком тряпья и закуривая. – Ну, давай, батя, запускай, только потише.
Котёл заурчал, запыхал. Минут пять они сосредоточенно вслушивались в его работу.
– Потянет, – сказал он.
– Потянет, потянет… – обрадованно согласился моторист. – Ну пойдём, солдат, на воздух, посидим, поговорим. Спасибо тебе, выручил. Пойдём к капитану.
Капитан сидел в тесной каюте и что-то писал. На столике стояла банка с медяками, тут же лежала форменная фуражка с самодельным, видимо, вырезанным из гильзы якорем.
– Когда уж кассиршу на пристань дадут? Надоела эта бухгалтерия, без неё дел полно, – пожаловался он не то им, не то себе. – Ну что, расковыряли загвоздку-то? Слышу, вроде не тарахтит.
– Нормально теперь, Иван Егорыч. Вот всё он, солдат. Магарыч с нас, положено.
– Да не надо ничего, я не голодный, а вина не пью, – отказался он.
– Вина и мы пять лет не видали, а фронтовые сто за нами, правильно, Иван Егорыч? Не побрезгуй уж…
– Да какое вино… Не поняли вы. Это мать моя и спирт, и водку вином называла. И я так говорю иногда… Я правда щас пить не хочу, потом зайду как-нибудь, в Слободу, может, съезжу, знакомого одного отыщу, у него поживу… Так что вас не миную.
– Да у нас щас и нет ничего, – немного виновато сказал моторист. – К вечеру обещались за рыбкой прийти… Нас бабка одна в Слободе рыбкой снабжает, третьего дня ползембиля лещей приволокла, внука своего матросом на пристань устроить хочет. А пацан в спецшколу лётчиков, нашу местную, с дружком на пару поступать просится. А бабка ни в какую, сын у неё летчиком был, этой зимой погиб. Отговорите мальчишку, говорит, к себе куда-нибудь приткните, может, потом в училище речное… Да разве отговоришь? Я ей говорю, мол, война кончилась, чего ты боишься? А она – не могу, опасно, а он рассеянный. Каждый день думай, снохи нет, померла ещё в сорок втором, одни мы с ним… И ушлют его после школы этой чёрт-те куда, а я, говорит, одна помирать буду?