Я поставил стакан на стол, я молчал. Лёшка ещё раз почесал своё фланелевое пузо, хмыкнул что-то в нос и криво, уголком рта усмехнулся:
– А знаешь, кто отец?.. Юрыч отец, представляешь?
– Юрыч?.. – откликнулся я туповатым эхом.
– Да, представляешь, Ю-рыч, – разделяя звуки, раздражённо повторил он.
Определённо, Лёшка был чем-то обозлён.
– О чём они вообще думают? – бросил он в сторону. – Ни у него, ни у неё нет ни гроша за душой. И наркоши оба…
– Она тоже? – спросил я наивно.
Лёшка посмотрел на меня вполне так выразительно.
– Конечно!.. Раньше курила чуть ли не ежедневно.
– А месяц какой?
– Ты про что?
– Ну, беременность…
– Семь недель говорит.
– И что, продолжает курить?
А вот сейчас Лёшка мог и вспыхнуть, но мрачно лишь буркнул:
– А я почём знаю? Они оба ненормальные!
– А это точно?..
– Что точно?
– Ну, беременность…
Раздражение, бурлившее где-то в Лёшкиной голове и временно отступившее в его фланелевое пузо, вдруг снова рвануло к макушке.
– Ты что, не отошёл ещё от вчерашнего?
– Почему… Отошёл, – обиженно откликнулся я.
– А чего тупишь?
– Да, нет, всё понятно. – Я покивал головой для пущей убедительности и скинул себе в горло оставшиеся капли драгоценной янтарной жидкости.
– Ладно, пойду. – Лёшка шумно поднялся с продавленного, скрипящего дивана, вяло махнул рукой и вышел за дверь.
Я ещё посидел, повертел в руке пустой стакан, а потом посмотрел на календарь. «Может такое быть?» – спросил я себя и поскрёб подбородок. Сам себе с горечью и признался: «Может».
Стучать пришлось долго и громко, но Майка всё-таки открыла дверь своей комнаты. Вышла в халате, растрёпанная, сонная, но отчего-то счастливая, с обыкновенными своими смешливыми бесятами в глазах. Ох, любил я этих бесят в её глазах, любил и страшно боялся одновременно, потому что бесята эти не знали покоя и всегда были предвестниками озорства, а то и хуже…
– Заходи, заходи, – Майка неожиданно обрадовалась мне, улыбнулась и, схватив за руку, почти затянула в комнату.
«Пальцы всё-таки у неё короткие и толстоватые», – подумалось мне к чему-то, а вдогонку этой мысли как нежное и доброе оправдание полетела следующая: «Но милая она всё равно и смешная».
Я нелепо потоптался посреди комнаты, желая спросить её, но, не решаясь сделать это. Она о чём-то весело щебетала, походу старалась задёрнуть покрывалом неубранную постель, перекладывала подушки на кровати, а сердце моё всё учащало биение, неуверенность предательски росла, а я ждал момента, но понимал, что его, особого момента, не будет, и надо как-то выяснит всё быстро и безболезненно.