И дружеской ласки легко обрывается нить.
Уже не захочет в обещанный срок позвонить.
Хоть взвой по-собачьи,
хоть по-человечьи заплачь,
Но в ней просыпается средневековый палач.
И знает она, что нельзя так, нельзя так, нельзя.
И чуткость придет на секунду,
всем зверствам грозя.
Но только заслышит,
как молит мужской наш народ, —
Презрительно взглянет,
холодным ехидством убьет.
Что хочешь – разбейся,
состарься иль даже умри, —
Но с нею, как нищий восторженный, не говори.
Собрат по мученьям,
влюбленный родной человек!
Любви не поможет грядущий
сверхатомный век.
Хоть женская воля врезается в космос уже,
Орудия пытки у женщины те же в душе,
Что были в ходу у далеких, забытых эпох…
И женскую душу ничто не застигнет врасплох.
Она не предаст первобытное дело свое,
Страдаю, но славлю величие пыток ее!