– У меня тогда не было свободной минутки, и я изучил приобретения только вернувшись домой, в Ригу. Написал в Париж, но ответа, увы, не получил. А у самого Груссе уже не спросишь – два года назад он скончался в возрасте шестидесяти четырёх лет.
Прапорщик задумался. В конце концов, почему бы и нет? Вряд ли работа в приёмочной комиссии будет отнимать у него круглые сутки…
– Знаете что? Я как раз собираюсь в Париж по службе, и мог бы расспросить вашего букиниста – может, он, и впрямь, что-нибудь вспомнит? А по возвращении обещаю написать статью для журнала.
– Вот и замечательно! – обрадовался Колин собеседник. – Подождите, я запишу вам адрес….
И он зачиркал пером по листку, извлечённому из бювара.
– Только вот ещё что… – в голосе редактора появились заговорщицкие нотки. – Вы, верно, заметили на бумагах пятна?
– Конечно. Я ещё подумал – пролили за обедом соус…
– Не соус, юноша, отнюдь не соус! – в голосе редактора прорезались нотки театрального сыщика. – Я отнёс бумаги в управление сыскной полиции, там провели исследования химическим методом, и оказалось, что это кровь!
– Так бифштекс мог быть и с кровью… – сказал Коля и понял, что сморозил глупость.
– Бифштекс, говорите? – редактор изобразил зловещую улыбку. Он явно не собирался расставаться с принятым образом. – А почему тогда некоторые пятна имеют вид пальцевых отпечатков? Примите совет, юноша: если уж вы намерены влезть в это дело, будьте осторожнее! Покойник Груссе был непростым человеком и, чует моё сердце, его записки ещё преподнесут вам сюрпризы!
Как хотелось бы описать, как Париж встретил прапорщика Николая Ильинского: августовским солнцем над каштанами, величественным шпилем Эйфелевой башни и беспечными толпами на бульварах, длинноногими девицами из кабаре «Фоли́ Берже́р», «Мирмильто́н» и «Муле́н Руж». Но, ставя превыше всего скрупулёзное следование истине, автор никак и не может этого сделать. То есть, солнце светило ярко, и парижане наслаждались им на бульварах, разбитых на месте старых городских кварталов бароном Осма́ном. И девочки из кордебалета по вечерам развлекали публику зажигательным, но не слишком пристойным танцем «канкан». И творение Гюстава Эйфѐля, издали похожее на решётчатые мачты броненосца «Павел I», никуда не делось, пронзая небо горделивым символом наступившего двадцатого века. Но вот беда – Коле Ильинскому никак не удавалось выкроить часок-другой, чтобы полюбоваться красотами французской столицы. Читатель, конечно, усомнится: чтобы молодой человек, получившей современное воспитание, впервые оказавшись в Париже, и не нашёл времени для развлечений? От Мёдóна до Эйфелевой башни по набережной каких-то шесть вёрст или немного больше. Заврался автор, не может такого быть, потому что не может быть никогда!