– Здорово! Нет, правда! Вчера вы почти совсем ничего не чувствовали! Только не говорите так больше!
– Не буду, – снова пообещал доктор, и Тевейра обняла его, прижалась к плечу.
– Молчите, – велела она. – Я знаю, что вы хотите сказать. «Тевейра, что мне теперь делать? Как же мы будем жить втроём? Что будет завтра?» Вы маму замучили такими вопросами. А я не позволю!
– Вы меня пугаете, – признался Майер, вновь растерявшись.
– Знаю. Простите меня! Я так рада, что вы рядом… – И она уткнулась лицом в его грудь. – Не рассказывайте ничего. Ни сегодня вечером, ни завтра. Я буду рассказывать, да?
– Да. Я хочу слышать ваш голос.
– Да-да. А теперь молчите! Просто лежите и слушайте Лес.
– Вейри? – позвал доктор минут через тридцать. Закат надвигался, а вместе с ним приходили сумрак и прохлада. – Может, перебраться в палатку? Вы как, не проголодались?
– Ой, нет, я наелась на неделю! – Она уселась. – Приготовьте пока всё в палатке, а я вам ужин сделаю. Не спорьте! Вы же хотите есть!
* * *
«Как всё изменилось, – подумал доктор. – Тогда мы даже в броневике побоялись бы оставаться в Лесу. Только в воздухе, да повыше, да под силовыми полями. А сейчас – сейчас никакой опасности. Даже намёка». Лес принял людей, и только Умнику мерещится что-то неладное. По словам Рони, Умник постоянно говорит, обиняками да полунамёками – что-то будет, это спокойствие кажущееся.
– Здорово, да? – Тевейра зажгла лампу. – Переодеться?
– Что, простите?
– Переодеться для вас?
Он понял, о чём она, и ему стало нехорошо. Нет, наоборот, стало настолько хорошо…
– Да. – Он смотрел в её глаза, и она не отводила взгляда, и улыбалась. Палатку уместнее назвать домом – настолько она высока и просторна. Или крепостью – её хрупкость обманчива: когда включена защита, не взрежешь и не сомнёшь, не каждое оружие возьмёт. Армейская. Оставил себе на память. Правда, именно в ней его и сцапал пожиратель…
– Майер, – позвала она. – Только я и вы, да?
– Да, – потёр он лоб. – Простите. Только я и вы.
Он смотрел, как она переодевается, знает ведь, что делает, она вгоняла его то в жар, то в холод – неприступная и близкая одновременно, суровая и ласковая, гневная и нежная… Она облачилась в другой тефан, он казался полупрозрачным, и взгляд (а может, воображение) позволял видеть её всю. С головы до пят. Великое Море… как она умудрилась остаться нетронутой? Он не спрашивал, сколько у неё было клиентов, но понимал, что много.