– О смерти, Вольга, лучше спросить ту, кто действительно знает, – раздался за спиной холодный красивый голос.
Вольга не обернулся. Он, один из немногих в этом мире способный видеть ее воочию, не хотел смотреть. Хотя все равно придется.
Плащ, ранее сброшенный на землю, лег на плечи.
– Не сидел бы ты на ветру, – сказала Марена. – Опять огневицу надует. Забыл, как в прошлый раз мучился?
– От Смерти да такая забота…
– О своем пекусь. Как ни упирайся, все равно ко мне попросишься. А зачем мне рухлядь немощная?
Вольга уклонился от гладящей по волосам руки.
– Чтоб я к тебе по доброй воле да с поклоном, как ты хочешь… Не бывать тому. Зря сюда завернула. Кроме меня, на Пустой Косе и взять некого. Или отдохнуть решила от трудов тяжких?
– Нет. Я иду в Лагейру. Через седьмицу буду в императорском замке. Если ты поторопишься, то, может быть, успеешь. Проститься.
Легкая поступь ее не пригнула траву. Морской ветер не в силах потревожить подол длинного белого платья и полынные волосы. Многим ли за все время существования девяти миров доводилось смотреть ей вслед? Марене, богине Смерти, некогда отрекшейся от обманувшего ее двоедушника…
– Марена…
Она обернулась.
– Марена… Спасибо, что сказала…
Холодный ветер завывал, ярился, гнал с берега двоих забредших сюда людей. Беркана зябко поежилась. Сбросив серый плащ, Вольга укутал им плечи женщины. Со стороны посмотреть – почтительный сын о матери заботится. И то императрица моложава необычайно. А ведь она младше…
– Пятьдесят зим минуло, – угадала Беркана мысли старого друга. – Мои дети дедами стали. У младшего внучка давеча родилась, первая после меня в семье девочка.
Вольга промолчал, низко склонившись над руками Берканы, согревая их дыханием.
– Тяжело тебе меня такой видеть? А ты в глаза смотри, они не меняются… И прости дуру старую. Поняла вдруг: не просто тебя видеть хочу, надо мне это. Больше жизни надо. Столько лет… Слушай, молчи, слушай только. Тогда с Пустой Косы я как во сне плыла: сама не знала, чего хотела. После в Лорейне, в Стенстранде Дитриховом волчицей выла, руки о стены обдирала, по воде к тебе бежать готова была. А не побежала ведь. Не пустило что-то. Дитрих меня на любовь не неволил. Свадьбу сыграли, и все. Знаю, попроси я, сам бы на Окаян отвез, отпустил. Не просила. Так и жила: ни жена, ни дева, цветок костяной, обманка. А тут мятеж, война. Я ему тогда сказала… Меч да корабль мне нужны были, больше ничего. А он отказал… И сам войско повел. Дитрих у ворот на коня садился, я в дверях замка стояла. Оглянулся он. Меня как ветром от дверей тех отбросило. Все равно куда, лишь бы одной не оставаться. Потом поняла… Помнишь, мы с тобой танец морянок видели? Все верно, что ты тогда говорил. И я его люблю. Друг для друга нас Бог вылепил. Но и тебя люблю тоже! Но в день, когда был выбор, я ушла, а ты отпустил… Не вини себя. Ты не предавал меня. Я сама. Или все же?.. Я все думаю, а понять не могу: почему? Ведь я хотела остаться с тобой, я могла это сделать. Дитрих никогда не видел меня, не признал бы в замарашке Беркану из Аскхейма. Но тогда не было бы ни Вольги Серебряного Пламени, ни Бертильды Ольгейрдоттир. Я иногда знаю… В тот день на Пустой Косе… Окаян! Наш воистину проклятый любимый остров! Мы были нужны ему – я, ты, отец Мартин, вожак… И он забрал нас, высосал, заставил служить себе. Никуда нам от этого не уйти…