Смотрю и вижу – осень – лепота́,
и – только небо, листья и маслята —
в моих больших ребяческих глазах…
Ползёт из всех щелей политота —
по осени считаются цыплята,
и – колоси́тся тень на образа́х.
Озёрная душистая вода —
тарелка супа – пятна жёлто-а́лы,
и – жёлуди – со шляпами – и – без…
Сплетаются растяжки-провода,
мешаются жанристы и вандалы,
и – ангел вдруг представился – как бес.
Смотрю, смотрю́ – не в сто́роны, а – в цель,
игриво обозначенную сердцем,
и – хочется не видеть боль и грязь…
Сливается – безрадостный кисель,
и – зеркало – с моим единове́рцем —
красуется, шуткуя и смеясь.
Глухой забор – на помощь – «от» и «для»…
Зелёный коридор – до точки – схро́на —
по буро-пегой влажной полосе…
Ещё одна сезонная петля —
не до́хнет – от ланцета и патрона,
и – мир – откры́лся – в пятом колесе.
В развалинах – привиделись призы —
трофеи – кубки, грамоты, медали…
Свидетели хронической борьбы.
В сиянии – улыбчивой слезы́ —
мои недостающие детали —
цилиндры, пирамиды и кубы́…
Живые треугольники, круги́ —
проекции мечтаний и реалий —
особо интересны под коньяк…
Привязанность – втирается в долги́,
крепки́ узлы́ – во множестве спиралей,
и – голову ломает отходня́к.
Но – в землю упирается телец —
копытами, нахраписто и спьяну,
рогами – в знак хронической борьбы.
Смотрю и вижу – серость и багрец,
но – смена настроения – по плану…
Пропали – небо, листья и грибы.
Ноябрь. Питер. Ло́мка. Водка. Сельдь.
Весь мир – подвал, случайный и роди́мый:
не каждому – стоять на высоте…
На ме́рных ча́шах —
снова – жизнь и смерть,
закрытый сейф и – путь исповеди́мый,
и – танцы – в сковородке – на плите.
Я не хочу – оправдывать шаги́,
и – наготу цензурить – за барьером,
жуя перчатку, брошенную – в глаз.