– А что такое «перитонит»? – спросил Алексей.
– Воспаление брюшной полости, «темнота», – вздохнув, ответил Петрович.
– А это опасно?
– Ну, как бы тебе объяснить? – задумался Петрович, пустив колечко дыма к потолку кухни, – Пушкина помнишь?
– Какого Пушкина? – не понял Алексей.
– Александра Сергеевича.
– Ну, помню, конечно.
– От перитонита умер, после дуэли с Дантесом, если тебе это о чем-то говорит. Но дело не в этом. Короче, сделали мне анализ крови, лейкоцитов в крови выше всех норм вместе взятых. Хирург сказал: “ Иди, брей живот, и на стол». Лег я на стол, привязали меня к нему, вкололи наркоз и слышу я, засыпая, как хирург-Гагарин говорит кому-то: «Поехали»! Дальше провал в памяти, потом очнулся я, и ничего не пойму: где нахожусь непонятно, явно не в палате, стен не видно, ничего не видно, яркий свет слепит глаза. Стою я, значит, прикрываюсь от света рукой и замечаю, что стою не на полу, а на какой-то мягкой вате и вокруг ни одной живой души, как говорится. И ощущение какое-то странное, знаю ведь, что операцию мне сделали, а ничего не болит, легкость какая-то в теле необыкновенная, прямо бы так взял и полетел бы. Решил я пройти вперед, иду и вижу: стоят две странные фигуры в белых балахонах, как у Ку-клукс-клана, и вроде как о чем-то разговаривают, а о чем не разберу. Подошел я к ним чтобы спросить: мол, где это я, а они на меня никакого внимания не обращают. Стоят вполоборота друг к другу, тет-а-тет, вернее капюшон к капюшону, а лиц я разглядеть не могу, какое-то свечение из-под капюшонов сплошное. Что делать? Обошел я вокруг них и тут… Мама, дорогая! Смотрю, а у них сзади, поверх балахонов – крылья как у птиц, только большие, до пят и белые. Тут я совсем запаниковал, хотел закричать и вдруг очнулся! Лежу я на койке в палате, кругом темно, ночь за окном, вокруг больные лежат, и все тело болит, ну просто ломит. И здесь я понял, что просто сон мне приснился. Видно большую дозу наркоза мне дали, вот и привиделось, Бог знает что. А утром, на обходе, дежурный врач, татарин, у меня и спрашивает: как, мол, себя чувствуете? И смотрит на меня как-то странно, вроде как удивляется, что я еще жив. «Ничего, говорю, нормально, только тело все болит. Ничего удивительного, говорит, случай очень запущенный, обычно плохо заканчивается, а у вас, видно организм сильный, выдержал».