В подземном переходе на Невском, прижавшись к стене, стоит девочка-подросток. К груди приколота табличка: «Помогите, умерла мама». Люди проходят мимо. Я подошел, подал два рубля – все, что оставалось в кошельке. Она подняла глаза: «Спасибо». Через пару дней я встретил ее снова. Она стояла на прежнем месте, так же безнадежно прижавшись к стене. Теперь рядом с табличкой было приколото свидетельство о смерти. Но люди, как и прежде, быстро проходят мимо. То ли действительно спешат, то ли боятся остановиться, увидеть…
В так называемой провинции нашей, в глубинке, меньше денег, нет работы. Но там ближе земля, рядом соседи, и люди еще не научились не видеть и не слышать чужого страдания. Что-то еще знают друг о друге. Чтобы понять, чем отличается бедность от нищеты, нужно приехать в большой город. Здесь, в шуме, непрестанном движении – человек совершенно одинок и беззащитен в своем горе, болезни, старости.
В этот раз, когда я возвращался домой после утомительного дня, на улице, перед входом в метро «Черная речка» стояла совсем старенькая женщина. Небольшого роста, в длинном выцветшем плаще. На ногах у нее надеты большие потертые кроссовки, так странно дисгармонирующие со старинной аристократической, тоже изрядно поношенной и выцветшей шляпкой. В руках она держала букетик маленьких бумажных самодельных цветов. Нет, она не просила милостыню, а предлагала купить этот жалкий, никому не нужный букет, безнадежно усталым, спешащим по своим делам, совершенно равнодушным людям. Глаза у нее были ясные и голубые. Я подошел, мы разговорились.
– Пенсия у меня маленькая, – как бы оправдываясь, сказала старушка, – раньше мы, жены, не работали, так что у меня полстажа только и набралось. Дали мне 27 рублей, потом до 36 дошло, после этого пересчитали на тысячи, сейчас получаю 290.
Мы присели на скамейку. Какой-то мальчик лет 14-ти все посматривал с любопытством, подсел, стал прислушиваться. Потом тихонько свистнул, пренебрежительно махнул рукой и убежал.
– Не обидно, как же вы на такие деньги живете? – спросил я старушку.
– Я еще, слава Богу, угол имею, постель теплую и чистую. Пенсию небольшую. Плюс тут, эти цветочки – это на чай и сахар. Когда-то я на курсах была, научили делать цветочки. Я их делала и дарила. Потом смотрю, стоят с наших курсов, продают. Жизнь-то тяжелая пошла, вот я и стала продавать. Мне жить уже плохо, все-таки, шутка сказать, 92 года. Приду почитаю, хоть это еще могу, лягу спать. Встану, а легкости в теле нет, как будто всю ночь дрова таскала. А чтобы сделать первый шаг, надо раскачаться сначала. Так и живу.