Дмитрий разлепил глаза через несколько станций, давно ушедших в ночь. Попутчики давно спали, завернутые в тонкие одеяла на разных полках. На столике, небрежно прибранные, лежали столовые инструменты и завернутые в мешочки куски хлеба. Продевая ноги в ботинки, он поднялся. За окном мелькали всё те же степи, черно-белые деревья, что рядами и кучами бежали утром, останки кирпичных стен, крохотные деревенские церквушки, скособоченные высоковольтные вышки и вековые сосны. Тихо вышел из купе, прикрыв дверь. Большие руки легли на холодные перила, протягивающиеся через весь поезд. В коридоре слабо горели три лампочки, проявляя лишь красные полосы ковров под ногами. Поезд, монотонно стуча колесами, пронизывал бескрайнюю страну.
Окно сонно являло лицо мужчины, у которого всё уже было и всё еще будет. Над бровью белел шрам, временами кричащий о тех днях, временами вовсе пропадающий. Сухие губы, разучившиеся улыбаться, слегка дергались, пытаясь проговорить что-то важное, что уже давно просится на слух. В темноте ночи растворялись русые волосы.
Слышались в соседних купе громкие и прерывистые храпы, где-то вялым языком произносили тост, где-то ласковым голосом пытались уложить ребенка спать, вдалеке раздавался сдавленный смех, и ветер шуршал прозрачными шторами. Ночной поезд, казалось, едва ли прекращал жизнь. Люди копошились, впадали в задумчивость, отправляли раз за разом куски братьев их меньших в себя, наблюдали за убегающей дорогой, лишь бы скоротать время, уничтожить скуку. А потом они выходили из поезда и делали то же самое в городах, деревнях, столицах, мегаполисах, селах.
Слева раздался распевный голос. За подсвеченной бумагой у стекла тоже не спали. Мужчина, подобравшись ближе, притаился, словно подстерегая добычу.
– …Не хотелось уезжать, – говорил только-только повзрослевший голос. – Она смотрела мышкой, держала эти чертовы цветы. Представь: весь город обежал, лишь бы найти этот веник! А она только молчала и ревела… – призрачные капли упали в высохший стакан. – Вот как, как мне теперь ехать домой и знать, что никогда больше не увижу её?
– Да ты чего? Так уж и никогда? – спрашивал удивленный, едва поворачивающийся язык.
– Да! Вот как нутром чую: не увижу её никогда! Мы ведь, что, познакомились-то случайно, ну, я рассказывал же. Увиделись, три дня держались за руки, всего-то раз мы поцеловались! и больше никогда, понимаешь? ни-ког-да! А тут, – он, видимо, ударил себя в грудь, – рвет, как бы на мину наступил…