Надо бы спросить кого-нибудь, что случилось, ведь я выросла в диких горах и не имею понятия о звуке летящего самолёта. Но ловить кого-то наугад во дворе не имело смысла, а «мой» монах из своей кельи не вышел. Ну и к лучшему: учили же меня как можно меньше врать. Взволнована я была донельзя, и повезло, что некому было это заметить.
Поглядывая в окно, я обнаружила, что за ворота отправляется целый отряд простых монахов во главе с ламой. Не составило труда догадаться: собираются помочь гостям нести вещи. До вечера так никто и не появился. Стремительно стемнело, как это всегда бывает в горах. Значит, следовало ожидать появления «пришельцев» в лучшем случае завтра.
Я улеглась на своё тощее одеяльце и принялась успокаивать сознание.
Бродов распрощался с подчинёнными, всех поблагодарил за образцовую организацию операции и отправился пешком по направлению к Волге. Он не торопился: решил сделать себе маленькую поблажку в виде прогулки по зелёным улицам и созерцания заката за рекой.
Не известно, по какой причине, но совершенно точно, что в Москве он мог годами преспокойно обходиться без общения с природой. Если, конечно, не считать обязательных отпускных поездок в черноморские санатории. Он не любил гостевать на дачах у сослуживцев, а к брату в деревню ездил крайне редко и ненадолго – лишь для того, чтобы не утратить вовсе связь с тамошней роднёй. Иной раз хотелось пройтись по лесу и поискать грибов. Что ж, он отправлялся на служебной машине, шофёр – страстный грибник – не скрывал радости. Одной такой двухчасовой вылазки Бродову вполне хватало на весь сезон. В целом же… То ли Москва сама по себе была достаточно расцвечена зеленью скверов, парков и дворов, то ли её красота и живое разнообразие с успехом заменяли изменчивую прелесть природных явлений – в ней спокойно можно было оставаться безотлучно сколь угодно долго.
Теперь же, меньше полугода проведя в Куйбышеве – городе крупном, промышленном, местами весьма солидном и современном, – Николай Иванович беспрерывно чувствовал нехватку зрительных впечатлений. Вроде и не сказать, чтобы деревьев в центре города было мало, даже наоборот. Кое-что из архитектурной старины в сохранности. И всё же глазу не на чем отдохнуть. Исправляли положение лишь краткие командировки в Москву.
К середине лета раскалённый солнцем, пыльный каменный мешок центра города превратился в настоящую пыточную камеру. Николай Иванович, если только время позволяло, отправлялся по делам пешком, стараясь сделать крюк по набережной, а вечером – завернуть в Парк культуры, ботанический сад. Беда в том, что время позволяло крайне редко.