Седьмая заповедь вообще самая проблемная во всей христианской этике. Ведь если «не убий», «не укради» означает, что, убивая и воруя, ты подпадаешь под суд Божий и гражданский, то прелюбодеяние гражданским судом не судится. Да и нет у человека базовой потребности убивать и воровать. И нормальные люди живут, даже не помышляя об убийстве или воровстве. Во всех культурах это особые случаи, кара за которые настигает уже при жизни. А чтобы «не прелюбы сотворить», нужно постоянно бороться с врожденной потребностью.
Нельзя блудить (иметь половые сношения до брака), прелюбодействовать (в браке) и даже нельзя иметь соответствующих намерений в сердце своем. Нельзя-то нельзя, но если очень хочется, то ведь можно? И весь опыт человеческой истории показывает, что к «половым грехам» закон не так суров, как к остальным.
Вот это противоречие и волновало умы. Посмотришь на всех этих деятелей, мыслителей, философов, публицистов: патлатые головы, роскошные бакенбарды, седые кудлатые неопрятные бороды по моде тех лет. Строгие костюмы, бабочки, жилеты, трости, перчатки. Ученые степени, научные труды, преподавательская стезя. И каждый увлечен разгадкой только одной тайны: можно ли что-то сделать, чтобы и желание утолить, и жить после этого достойно?
Если бы Фрейд жил сегодня и взялся за тему основного инстинкта, то его выбор можно было бы охарактеризовать как внимание к трендовой высокочастотной теме. Иными словами, он ухватился за то, что в XIX веке было интересно всем, но никто не отваживался об этом говорить вслух и уж тем более превращать в объект исследования.
Молодой Зигмунд применил академический подход и изучил предмет со всей серьезностью. Мы должны быть благодарны ученому за то, что он «разрешил» всему миру думать о сексе, не испытывая угрызений совести, любить сам процесс и обсуждать сексуальные вопросы в беседе друг с другом и лечащим врачом.
Потенциал инноваций Фрейда был очень глубоким. С позиций сознательного и бессознательного и главенствующей роли либидо можно было объяснить все: религию, политику, философию, коммерцию, психиатрию и, естественно, литературу и искусство.
Выражаясь языком философии науки, у теории Фрейда было много слабых мест, и одно из них – отсутствие фальсифицируемости. Прежде чем доказать, что знание истинно и научно, необходимо попытаться его научно опровергнуть. Предложить какую-то теорию, которая попыталась бы в научной схватке сразиться с фрейдистской и проиграть. Или победить – нас бы устроило и то, и другое. Мы бы убедились, что Фрейд прав, или свет увидел бы новую блестящую теорию о мироустройстве.