– Я же тебе сказал уже!
– Да разве я по-тарабарски понимаю, батюшка! Я, чай, православная.
– Я тебе сказал, – поясняет Вася, – что ни есть, ни пить не хочу, что брюхо у меня полно. – И вдруг громко кричит в окно: – Эввау! Эввау!
Господь милосердный, да что с тобой? – пугается нянька.
– Это я ему. Гляди, кто по дороге-то идёт! Эввау! – Ниловна выглядывает в окно.
– Ну кто? Тишка. Гуся несёт. Наверно, гусь куда ни на есть заблудил, он его поймал и несёт домой.
– Эввау, Тишка! – кричит Вася. – Арроман, иди сюда. Не гляди на эту старую бран! – Вася знаками показывает на няньку.
Но Тишка, пугливо озираясь по сторонам, ускоряет шаг и, не глядя в сторону Васи, исчезает из виду.
– Побежал к своей эмму, – говорит Вася. – Эввау – это кричат, если рады кого видеть. Арроман – это мужчина, а бран – женщина. Эмму – хижина. Тишка убежал в свою хижину, потому что трус.
– Не трус, а тётенька не велели ему сюда ходить. Он приказ тётеньки сполняет.
– Это або, – замечает Вася. – А может, ему хочется ослушаться?
– Тогда, значит, на конюшню, – говорит Ниловна.
– Ну и або.
– А это что за слово такое?
– Это значит – нехорошо.
– Ну, – говорит Ниловна, – по-твоему, может, и нехорошо, а по-моему – хорошо, потому установлено от бога: раб да слушается господина своего.
Пообедав последний раз в постели, Вася от нечего делать уснул. И снился ему лёгкий, как облако, корабль с белыми парусами. И снился ему океан, по которому ходили неторопливые, мерно возникавшие и мерно же исчезавшие волны, и весь безбрежный простор его тихо колыхался, как на цепях.
Сон этот был так реален, что когда Вася просыпался, то и в полусне ещё чувствовал это мерное и торжественное колыхание.
Отъезд в Москву был назначен на 15 июня.
В эти последние дни пребывания в Гульёнках Васе была предоставлена тётушкой полная свобода.
Потому ли это произошло, что она решила дать мальчугану проститься со всем тем, что окружало его с детства и было знакомо и дорого, или просто махнула на него рукой, но только с утра до вечера он мог пропадать, где ему вздумается.
И самое удивительное, что Тишка с молчаливого разрешения тётушки по-прежнему сопровождал его.
За это время Вася успел побывать всюду и прежде всего на пруду.
Опрокинутый дощаник, виновник столь бурных событий в жизни Васи, находился на прежнем месте. Но теперь по днищу его проворно бегала, что-то поклёвывая, синяя трясогузка.