Во всех бункерах, все знали. В жизни водил мало, что существовало, кроме «движок-коробка-кабина» и «ангар-рейс-бункер». И это было сложно. И, такова уж жизнь водителей тяжелых грузовиков.
Вот поэтому, когда один из них не может уснуть, колотит в контейнер, который стал ему домом до следующего рейса, ему подносят очередную флягу, садятся рядом, гладят по волосам, говорят что-то.
И эти герои рейсов, суровые мужики с огромными руками и плечами такими, что и не поймешь, выше они или шире, скулят и жадно глотают то, что во фляге, лишь бы боль ушла. Лишь бы перед глазами перестала кружиться хлябь, а в руках дрожать тяжелый, как две штанги, обрубленный кусок железа, руль их грузовика, а у правой руки сходить с ума чертов штырь, способный проломить лист железа, который они почему-то называли матушка-кочерга.
***
Но, в ту ночь, Юрик Ласкью, лучший из водил, не добрался до отведенного ему, «плеча», заснул там, где есть. А, очнулся, рядом на столе лежали две фляги, одинаково пустые.
Обычное дело, но… орал ли он что-то, колотил ли в стену, в стол, в того, кто случайно пришел посмотреть, что там с этим знаменитым, мать его, Юриком?
Нет, Юрик! Не орал. Не колотил! – сказал он сам себе и тряхнул головой. А зря он это сделал. Шесть-Ноль и так был уродливым, как самая поганая дыра. А тут еще, от тряски и дзинькающей боли, стал совсем как круговерть лоскутов, грязных, как вся жизнь столов и, тянущихся вдоль них, лавок, унылых и непригодных ни для того, чтобы сидеть и есть, ни для того, чтобы спать.
Пр-о-о-чь! – закричал Юрик. И от этого крика вспомнил, кому принадлежит вторая фляга. Тому щуплому старику, водиле, хотя по виду, больше похожему на масленщика или леталу. Но, водиле опытному. Еще как! Это он напоил его вчера, и это он рассказывал ему какую-то хрень, сначала про Гува, потом про тех, других водил, которые были раньше, когда-то.
Да кого это вообще интересует!? Раньше? Водила был и водилы нет. Это просто, как сама жизнь, как клич, вой, крик… в общем, слова тех, кто водит тяжелые грузовики: тяжелое – это надежно. И никаких сомнений. Это и так всем понятно.
Ух-х… А, ну! – он хотел потребовать еще флягу, но вспомнил, что уже утро, да к тому же, день следующего рейса. А значит, ни один масленщик, даже под страхом смерти, не принесет ему ни то, что флягу, а даже и воду, разбавленную пойлом.