Настоящие дебаты разразились за столом между представителями еле двигавшихся, заставлявших каждым своим движением скрипеть под ними доски, ходячими жижами, а также совсем не понимающими смысла собственных слов, полутрупами. Прозванные ходячими жижами, толстые матросы, во главе со штурманом, объясняли, что пить надо было не в порту, а уже в море, потому как тут всех достает стража, хоть и звучало это примерно, как «Вот бабка моя знала всегда все хлебные места, где выпить можно, а где пить – ***да. » или что‑то в этом роде. Как ни говори, а слова того штурмана, вообще странным образом попавшего на такую должность при его весе, до полутрупов явно не доходили, да и до остальных жиж тоже. Его, спьяну, это, конечно, совсем не волновало. Зато выражения его очень волновали и радовали нас. Должно быть, не один Покрывало славился в их компании "даром речи".
Помимо нас, эти слова дошли и до капитана судна, некоего Синяка Картофеля. Это был не единственный экипаж и корабль этой весёлой, хоть и, якобы, преступной краалии, но явно один из самых важных. Имя капитана их я, пожалуй, объяснять не буду. Картофель был староват, бледноват, бородат, дряхловат, и явно пьяноват. Даже слишком – слишком пьян. Икая через каждую связку слов, бормоча себе под нос, он уже вот‑вот был готов пойти по течению, однако его пиратскую твердость водкой так просто не побьешь, пускай он был уже на грани. Он уже был готов просто‑напросто "ворваться" в дискуссии, однако вместо этого ворвался лишь в пустую бочку из‑под пива. Оказалось, бочка была не совсем пустая, а капитан был уже не так тверд в своем намерении "самому черту рога сломать", как он говорил каждому пирату, на которого теперь натыкался то ногами, то руками, то, иногда, телом целиком, когда спотыкался о них.
В обсуждения того, где пить можно, а где нельзя, вдруг втесался и Френтос, а вслед за ним вступили и мы. Даже не представляю, как можно было бы описать весь тот бред, который мы тогда говорили. Вслед за нами, в уже ожесточенные переговоры, во время которых то и дело мимо пролетало что‑нибудь острое, уже точно "ворвался" наш новый лучший друг. Покрывало показал самый настоящий словесный хаос всем собравшимся, и говорил он настолько ужасные вещи, что нам троим стало теперь ужасно смешно, а итак еле державшимся на ногах пиратам как раз захотелось выпрыгнуть за палубу. В итоге, они лишь облокачивались на перила и выпускали ненужные теперь макароны и мясо, которые с заботой, явно не о них, а о собственном животе, приготовил им и себе их повар. Повар, в изрыганном, уже явно не белом, как раньше, фартуке, был представителем группы ходячей жижи, не способной даже доползти до перил, постоянно причитая, что часто задает себе вопрос, в чем заключается на корабле работа повара, и лучше бы он был стражем правопорядка. Сомневаюсь, что став стражем правопорядка, ему бы удавалось так же дни на пролет чесать спину половником, пиная…свой свисающий до пола живот.