– Главное, самогона не проси. – цыкнул Таргот, явно все еще не веря в искренность его слов. Тем не менее, когда он повернулся в сторону леса и пошел дальше, выглядел он уже и вправду будто вдруг обиженный на себя. Пусть даже и совсем слегка.
– А у тебя точно вообще есть деньги, Чеисом? – вдруг решил спросить я нашего "работодателя".
– А то! Экономил для семьи на себе самом. – усмехнулся он.
– И, видно, немало экономил. – потер уже уставший от ощущения его запаха нос Френтос.
"Чеисом…" – думал я. – "В детстве я уже слышал такое имя. Мама рассказывала о таком, из книги. Но в её рассказе Чеисом не был человеком – им был демон, сеющий смерть по всему миру. Надеюсь, все‑таки, что это просто какой‑то однофамилец. Хотя и существование Чеисома было ранее доказано Информаторами, хотя я и не совсем понял, кем он, на самом деле, был. Как ни странно, но этот НАШ Чеисом уж больно человечен, как бы это ни звучало. Так выглядит, будто это какой‑то, очень хорошо выучивший свою роль, актер. Но нам он, я думаю, все равно не опасен. Нам троим."
До подножья Горы Геллара мы шли не больше минут пяти, и Чеисом только вечно подгонял нас рассуждениями о состоянии его семьи под завалами, о его друге, и о том, точно ли мы успеем еще им помочь. Он уже не на шутку разволновался, нервно чесался, часто дышал, и сам трясся с каждым ударом сердца, когда кровь подбегала к лицу, заставляя его все больше краснеть. Мы решили не ускоряться, поскольку Чеисом часто замедлялся до прежней скорости, и редко далеко отходил от нас вперед. Мы не говорили ему уже ничего, и не старались его успокаивать. Все мы, кроме, конечно, его самого, понимали, что если на человека упадет с горы валун, скорее всего спасать нам придется уже мокрое пятно от него. Возможно, только надежда на обратное и двигала теперь его дальше. Как бы невозможно это не было.
Рваные, уже темные облака бежали по небосводу быстро, все больше заставляя нас забыть о реальном времени. Без солнца стало темно, как поздним вечером, а холодный легкий ветерок только и усиливался с каждой секундой, все больше охлаждая и нас и окружающий нас воздух. Никто из нас не показывал, что ощущал на себе его дуновения, и лишь по себе я мог теперь судить, насколько холодно мне было. С другой стороны, ощущаемая мной прохлада явно была мне не столь страшна, сколь таковая Френтоса. Он ни движением не показывал, что замерз, но в его тряпье это было бы совершенно неудивительно. Он же и дал комментарий на эту тему первым, сказав "Холодно стало.".