– Ну, чё тебе?
Это развязное «ну» мне уже знакомо по телефонному разговору. Работница морга… Я объяснил, кто я и зачем здесь.
– А-а…
Женщина утерла нос. Замялась:
– Шефа нет. А без него… Хотя он свою работу проделал – вскрыл, посмотрел.
– Я заплачу.
– Курить есть?
Шофер дал ей сигарету. Она впустила меня в морг.
– Ты дед, что ль, ему?
– Отец.
– Ну, ниче. Ступай. Побудь с ним. А я покамест отлучусь.
С печально склоненной головой я подошел к сыну, лежавшему на жестяной кушетке. На миг как бы светло подивился: сынок, какой же ты возмужавший и красивый! Тихо опустился на колени, внимательно вгляделся в его лицо, словно давно не видел. Розоватые губы, нежные щеки. Я погладил его волосы, как часто гладил в детстве. И звал с безмолвной, но раздирающей сердце скорбью: «Проснись… проснись!» Затем стал одевать. С той же ласковой осторожностью, как в детстве.
Вернулась женщина.
– Сам одел? Ну-ну…
Она нетвердо стояла на ногах. Видимо, отлучка потребовалась, чтобы опрокинуть очередную стопку. Я дал ей деньги. И наша машина с печальным грузом тронулась в обратный путь.
И закралась в мою бедную душу задумка: уйти в мир иной вместе с сыном. Как это сделать? Жена прибудет домой утром. Мы приедем в полночь. И будет достаточно времени, чтобы…
Это был временный порыв отчаяния, я в конечном итоге не решился бы на такой шаг. Когда мы выехали на основную трассу, на раздолье мела непроглядная поземка. Водитель затормозил.
– Путь дальний. Опасно в непогодь. Я бы не хотел рисковать.
Решили заночевать в гостинице.
Назавтра день занялся солнечный, покойный.
– Коль задержались, заедем к судмедэксперту и в РОВД, – сказал я.
Через три часа мы на невысокой скорости двинулись домой. Ни на секунду меня не покидало ощущение: за спиной в гробу сын. Ощущение жуткое, горчайшее, обреченно-нескончаемое. Несчастье не поддавалось полному осмыслению, охвату сознанием. Оно все более отравляло, убивало…
На закате мы приехали в поселок.
Последняя Алешина ночь в родном доме, где родился, рос, учился, просто жил. В щелках век голубели глаза, словно хотелось ему как можно дольше насмотреться на белый свет. «Помнишь, сынок, как ты любил разглядывать мои лесные скульптуры? Помнишь, как я на велосипеде катал тебя по околице, мы любовались на цветы и ты мне говорил: «Их рвать нельзя. Им больно будет». Помнишь, как я укладывал тебя в кроватку, целовал твои глазки и ты с улыбкой засыпал?..» Я сидел рядом и разговаривал с ним. Он меня слышал. И – рыданья мамы и сестры. Потом я трогал его лицо, волосы и все просил, просил пробудиться, хоть на минуту.