Тяжкое зимнее время к концу подходило, все доставали припасы на праздник, пили, ели всласть, чтобы в Великий Пост потом от голоду не пропасть.
Осьмуша был рыжим, волос густой, кудрявый, нос конопатый – бульбой, некрасивый был. Родился он предпоследним ребенком в семье в убогой деревушке под Киевом. Был Осьмушка в семье восьмым, от того и имя дали такое странное. Семья его была небогата – двор, огород да хата. Выживали, как могли: с хлеба на репу перебивались, и того вдоволь не едали. Отец, хоть и не Иван, а был грозен, любил кулаками помахать, всегда колотил мать, всю семью держал в страхе, и на детей, бывало, руку поднимал.
Детства своего Осьмуша и не помнил – только ходить начал, уже работой, как взрослый, был нагружен: дрова носил, двор мел, печь топил, в огороде копался….
Так подрос он до семи лет, и ему стало от отца доставаться, за все – и в дело и так. Да так сильно отец припекал его розгой, что несколько раз встать малой не мог цельную неделю, но мать выхаживала его, оживал парнишка, и только на ноги поднимался, как снова батрачил. Не смотря на такое детство, которое и детством-то назвать нельзя, Осьмуша вырос смышленым и острым на язык. Всегда ляпнет что-либо, как будто и невпопад, да так точно попадет, что не каждый его словесный укол выдержать спокойно может, потому от отца он чаще других и получал.
Терпел он оплеухи после того еще три года, да только исполнилось ему десять лет, ушел Осьмуша из дома родного куда глаза глядят. Глубокой ночью, пока все спали, тихо встал с печи и, что прыти было в нем, без оглядки бежал подальше от своего дома, от порога родного.
Поначалу прибежав в лес и отдышавшись, он сел под кусток и призадумался, а идти-то и некуда. Несколько дней по лесу мотался, с ягодки на грибок перебивался, пил из ручья, ел с ладошки, спал на подстилке из веток да листвы, а проснувшись, шел дальше по лесу, птиц слушал, на зверушек любовался… и в том же лесу набрел на таких же, бездомных, скитавщихся по белому свету, – людей. Они раскинули свои перевозные шатры – палатки и устроили в лесу привал.
Разведенный костер и готовящаяся на нем похлебка сильно щекотали мальчонке ноздри. Он во все глазенки смотрел на огонь из-за дерева, а подойти к людям опасался. Тут его и заприметил один из артистов и поманил к себе рукой.