Довод, что подобных ему множество было и будет, что большинство в таком же или худшем положении с рождения, не утешал. Пусть другие думают о себе. Он не другие. И сидеть в болоте с рождения не то же, что рухнуть в него с высоты. Более того, не стоит заблуждаться – те, кто его в болото опустил, не успокоятся, пока не утопят окончательно. Поэтому сидящие в болоте привычно и неприметно в куда лучшем положении.
Истины ради, оруженосца Мелидену всё-таки предоставил князь Барух, от которого он формально держал менее чем половинное поместье в Угрусском уделе (треть «служилой сохи»), и за ним надо было заехать в Барухов двор. Но какого оруженосца? Мелиден уже познакомился с ним пару дней назад. «На тебе боже, что нам негоже». Огромный отрок с лицом или, скорее, мордой столь же тупоумной, сколь вороватой. Который и был только что бит палками на миру за мелкое воровство, причем безыскусное до нелепости, так что дурость заслуживала палок больше, чем кража. Яснее ясного, что князь Барух сбагривает своего провинившегося слугу так же, как великий князь Ларс Вагуниг прогоняет самого Мелидена. И как служить с таким безнадёжным вором, да еще слабоумным. Такой и хозяина подведёт под монастырь, будто у него мало своих забот.
Конечно, Мелиден мог взять слугу семьи Гершеню, человека умелого и надёжного. Но это значило бы оставить без помощи мать и Людмилу. Да и зачем Гершене на старости лет разделять изгнание Мелидена. Должна быть справедливость, каждый обязан нести свою ношу сам.
Сама Людмила восприняла его изгнание с покорностью судьбе, заставляющей усомниться в глубине её привязанности. Для Мелидена это был еще один нож в сердце. Первое, о чём она вспомнила, была недавно виденная комета, предвещавшая несчастье. Припомнилась и редкая для осени гроза, когда молния спалила опочивальню в загородном дворце великого князя Ларса. В действительности это случилось достаточно давно, чтобы приплетать к Мелиденову несчастью. О прочих зловещих знаменованиях, вроде россказней об упавшем с небес гробовом камне с таинственными письменами, не стоит и говорить. Эти бабьи суеверия, призывы молиться перед иконами и попытки привесить освящённую ладанку на его шею не вызвали ничего, кроме отчуждения и раздражения в ожесточившейся Мелиденовой душе.
Размышляя подобным образом, Мелиден через речку Самотёку и ворота Белого города проехал на Барухов двор к северу от Троицкой башни, где его уже ждал тот самый слуга-оруженосец Важиня (называть его Вагуном язык не поворачивался, ведь это слово означало «царь» в Грюте Великом). Сидел Важиня на мелком по его размерам мохнатом коньке, наверняка купленом за рубль у поганых. Такой же заводной стоял рядом. Бросив несколько хмурых слов придурку, Мелиден перегрузил часть своей поклажи на заводную лошадь, уже несущую мешки с овсом, скатанную кошму, мешок со снедью и разными мелочами. У самого Мелидена был конь получше, так называемой боярской породы с великокняжеского завода в Хорошем лесу на полдень от их двора в Ямской слободе. За коня Мелидену пришлось отдать почти всё заработанное до свадьбы с Людмилой, но он не жалел об этом. Хороший конь – половина удачи. Разумеется, Бурка был не самым лучшим выходцем с завода, но и не позорил бывшего великокняжеского гридня.