– Вот и сама судьба говорит мне, что это плохая идея… Но что я могу с этим поделать?
Он подошел к телефону и набрал номер.
– Готовьте охрану и выводите заключенных, – распорядился Джек и бросил трубку. Надел куртку и в волнении покинул офис, зная, что у него нет выбора, он просто подчинился приказу.
04
Пока Дрейк ждал у лифта, пока Фридман соизволит явится, он почему-то задумался о тех временах, когда Сэлмена еще звали Карлом, а щетина на их щеках еще не так быстро росла. Его сильно задели слова Джека, заставив его заглянуть в тот уголок памяти, который он всеми силами пытался избегать. Но воспоминания нахлынули на него…
Сэлмен, тогда еще известный всем как Карл, наблюдал, как обгоревшие вражеские солдаты корчились от боли и визжали, наверняка умоляя своих богов о быстрой смерти на чуждом ему восточном языке. Обугленные тела погибших почему-то напоминали Карлу картошку. Ту самую, что отец обожал готовить под оставшимися от костра углями. Он многому научил сына, но после смерти отца никто не мог остановить Карла из патриотических чувств вступить в пехотинцы и защищать святую землю от сил тьмы, как ему говорили. После всех ужасов войны, что он повидал, эта пропитанная кровью земля уже не казалась ему столь святой, а смерть отца не казалась столь страшной вестью. Да и любая смерть превратилась в рутину, ведь неизвестно, кого из друзей сегодня придется загружать в бронетранспортер, перевозивший трупы. Было бы великим везением, если бы на самом деле оставалось от них что-то, что можно похоронить. Однажды после боя нашли просто ногу в ботинке и записали номер вшитого в нем жетона.
Жаркое пустынное солнце слепило глаза, за что Карл в этот момент был даже благодарен, и ему не пришлось долго разглядывать кровавый фарш, оставшийся после предыдущего сражения. Настоящая мясорубка, – наверное, так можно назвать этот геноцид.
Неизвестно, сколько уже дней они шли по этим поганым пескам, не меняя одежды и не снимая сапог. Униформа стала второй кожей, а винтовка – сиамским близнецом, с которым приходилось спать в обнимку. Много бойцов погибли от пуль вражеских снайперов. Но он был жив, только душа его пребывала в непонятном состоянии, в смятении. До двадцати лет он успел повидать столько ужаса, сколько другому не увидеть за несколько жизней.