– Да, нет, баба Груня! – смущённо отвечала Лёлька. – Пока ещё не доросла до папы!
– Да уж! Подросла, так подросла! Не узнать. Трудно будет тебе жениха сыскать, чтобы выше тебя был! Теперь видно: ты, ясное дело, отцовской породы, не материной. У нас в породе нет таких высоких, – обнимая Лёльку, любовно ворчала баба Фрося.
– Это я-то высокая? Вы не видели мою подружку Мару. Она почти на голову выше меня! Я рядом с ней – мелкота.
– Беги уж за ней! Не то сейчас приступим к празднику без вас.
– Я мигом! – Лёлька босиком помчалась за калитку.
– Как ветром сдуло! – сказала баба Груня.
Все, улыбаясь, переглянулись. Стали усаживаться вокруг стола, а вскоре подоспели и Лёлька с Марой, а за ними в калитке появился и дядя Митя.
– Ого-го, сколько гостей у нас! – с ходу воскликнул он. – С приездом, Яков, Евдокия Пантелеевна!
Умывшись, подсел к столу.
Лёльку все стали поздравлять: обнимали, тормошили, желали крепкого здоровья, хорошего жениха, а дядя Митя пытался даже за уши подтянуть, желая ей ещё подрасти. Она раскраснелась и от смущения и от ощущения счастья.
Ужин продолжился песнями: то грустными, то весёлыми – всё вперемешку. Пели свои, стародавние, певаемые из поколения в поколение, песни донских казаков, запорожских, и ещё неведомо откуда пришедших в эти края. Полюбившиеся песни знали и пели от мала до велика, вкладывая в них свою душу.
Едва заканчивалась грустная застольная песня, тётя Ганя заводила озорную плясовую:
– Не могу я встать,
Коню воды дать …
Вечер позен, босы ножки,
Я ходила по дорожке,
Ноженьки болять,
Ноженьки болять …
Праздник закончился поздно. Напелись, наплясались досыта. Так, что ночью спали как убитые: кто в доме, кто – во дворе. Лёлька с Любой спали во дворе, на топчане, застланном тюфяком, набитым сеном нынешнего лета. Утром девочкам просыпаться не хотелось, но мама с тётей Ганей, вставшие раным – рано, уже испекли хлеб, отварили картошки, и, волей – неволей им пришлось вставать. Лёльку отправили к знакомым за молоком, а Люба должна была идти в школу на отработку. Дядя Митя уже ушёл на работу, на консервный завод, а Лёлькин папа, тоже собиравшийся уходить, присел с Любой позавтракать.
Допивая кружку молока, принесённого Лёлькой, Яков Петрович сказал ей:
– Коли ты всерьёз надумала ехать учиться, то всерьёз и готовься, балдыки не сшибай! Не теряй времени на пустое.