Ивану дается небесное слово, чтобы спеть такую песню о земле, чтобы она понималась как правда. Главную свою песню Данилов называл Скурихой.
Скуриха – станица Скуришенская Кумылженского района Волгоградской области приняла его в полынно-донниковый повивальник в разгар июня 1936 года и укутала в снежный саван декабря 1995 года. Между ними пятьдесят девять лет жизни одного из лучших Иванов этой земной веси, воспетой и оплаканной им с безоглядной сыновней щедростью.
Каким он был?.. Красивым – это точно! Сухое лицо с выразительными губами, очки в темной тяжелой оправе, ералаш седеющих волос, вздыбленных, как у страстного дирижера, манипулирующего перед оркестром музыкально-одаренной палочкой. Темно-синие брюки отутюжены, чистейший белый свитер сияет и очень идет ему. Иван часто курит, роняет столбики пепла на брюки, смотрит пристально и насмешливо, ерничает. Я его слегка побаиваюсь…
Именно таким и запомнился мне один из самых ярких волгоградских прозаиков. С книжных страниц, неизбежно высвечивающих автора, он видится другим, а в реальной жизни – остряк и ерник, к тому же нередко хмелен, что добавляет ему остроты и шарма.
Где-то в 1973 году, еще до личного знакомства, я прочитала его книжку «Привозная невеста» – малоформатную, в скромном картонном переплете белого цвета. Книга обнаружилась среди многих других, преимущественно серых и скучных, на полке в больничной столовке, когда я целых три месяца, изнывая душой, поднимала уровень гемоглобина в крови, надышавшись случайно парами изопрена на заводе синтетического каучука. Перегорел листопадный октябрь, отгузынил дождливо-ветреный ноябрь, сухой поземкой по асфальту прошмыгнул декабрь и подошел Новый год. «Привозная невеста», притаившаяся под казенной подушкой, была единственным обретением души в ту осень.
Попросту я украла ее, и расставаться с книгой не захотела уже никогда. Чем поразила меня повесть Данилова, объяснить не берусь. Как и всякая хорошая проза, она вошла в сердце и осталась в нем. Осознанное почтение к волгоградской литературной школе закрепилось во мне и этим именем. Вскоре мы познакомились.
Иван Петрович Данилов – Данилóв (с ударением на «ов», как любят величать друг друга местные казаки) служил в оные времена литературным консультантом областной писательской организации, исполняя службу либо чересчур буквально, либо крайне легкомысленно. Вытянув ноги на середину кабинетика, попыхивая сигаретой, он сидел в железно-деревянном кресле и всех входящих поэтов ошарашивал категоричным требованием: «Читай новые стихи, только фигни не читай!» Этой неоднократной экзаменовки не избежала и я. Обращаясь ко мне «Танька» или «Брыксина», Данилов сурово требовал хороших новых стихов и всегда оставался недоволен. «Фигня на букву «х»! – резюмировал он и повторял требование: – Читай другие стихи!» И вновь клеймил прочитанное емкой и откровенной полуцензурщиной, пока слезы не брызнут из глаз. «Иван Петрович! – вспыхивала я. – Вам никогда не угодишь!» – «Пиши хорошие стихи – и угодишь!» – резонно отвечал он.