С ней что-то не так, я понимаю это даже в три года от роду. Смотрю на свои малюсенькие сандалии и деревянный пол беседки. Почему я не могу смотреть на эти красивые цветы? Не могу съесть их, ведь это просто виноград. Я часто ела виноград.
Нарочно, словно услышав мысли своей маленькой дочери, мама поднимает руку и проводит ею по фиолетовым нитям из цветов.
– Не слушай никого, кто скажет тебе, что это не опасно. Даже мне. Это растение – яд. Его кора и листья ядовиты настолько, что смогли бы убить вон ту собаку, если бы она съела их. Вон ту, видишь?
Мысли о слезах уходят. Бегающая по стриженной зелёной траве большая собака куда интереснее. Но ведь собаки не едят растений.
– Она не будет есть траву, – замечаю я сердито.
– Но палку-то она с удовольствием погрызёт. Правда, утёночек?
И правда. Теперь я вижу, что собака не просто так скачет по траве. В зубах она сжимает какую-то корягу. Я с опасением смотрю на мать, ожидая, что собаке сейчас станет плохо и больно, как мне когда-то. Но мать касается моего пухлого детского личика пальцем, отворачивает мой взор от собаки к себе.
– Не беспокойся за пса, – говорит она. – С ним ничего не случится. Но может случиться с тобой. Потому-то мы и здесь. Потому что я хочу, чтобы ты запомнила это место и, когда придёт время, возвращалась сюда, пусть даже и мысленно. Оно свяжет нас с тобой. Мне нужно, чтобы ты прислушалась к журчанию холодного горного ручья, что течёт там, позади, за беседкой. Чтобы ты запомнила тропинку, выложенную необработанными камнями кем-то очень-очень давно. Задолго до того, как появилась на свет я, и даже задолго до того, как появилась бабушка.
– Бабушка взрослая, – говорю ей, но она явно не хочет, чтобы я отвлекалась.
– Запомни эту крышу, похожую на хмурое фиолетовое небо. На самом деле, это всего лишь ядовитые цветы, распустившиеся под облаками.
– Ты говорила, что расскажешь мне сказку, – хмурясь, напоминаю я. На самом деле, мне куда интересней было наблюдать за прыгавшей с палкой собакой, чем за журчавшим ручьём, тропинкой из камней и теми цветами, которые почему-то похожи на виноград. Ведь мне всего лишь три.
– Конечно, расскажу. – На лице её читается беспокойство, и она вновь пытается скрыть его натянутой улыбкой, которая так мне не нравится. Мама склоняется надо мной и целует в макушку, нежно сжимая голову руками, но как-то странно, словно я пытаюсь куда-то убежать. Но я не хочу бежать. Хочу услышать историю, что она обещала рассказать, когда мы шли сюда, а я идти не хотела. Она присаживается передо мной на корточки. Теперь я вижу её блестящие глаза прямо напротив своих. Затем она берёт мои ладони, сжимает крепко, так же крепко, как только что сжимала голову, и начинает обещанный рассказ: