, которую ее владелице пришлось повторить трижды, прежде чем Алекс понял, что она его не разыгрывает.
– О, полковник Гамильтон, – вздохнула мисс Тамблинг-Гоггин – или, может быть, Тамблин-Гоггинг, он не был уверен. – Совершенно потрясающе, что вы служите с самим генералом Вашингтоном! Должно быть, это так волнительно.
Алекс пожал плечами.
– Я бы сказал, что это не столько волнительно, сколько… опасно, – заявил он, лукаво блеснув голубыми глазами. Ему были прекрасно известны правила этой игры.
У стайки девиц вырвался дружный вздох.
– Я вообразить не могу ничего более ужасного, чем поле битвы, – проворковала мисс ван Ливенворт, которую Алекс мысленно переименовал в Ливерврот. – Грохот пушек и запах пороха, крики людей в предсмертном исступлении! (К слову, Алекс не подразумевал ничего оскорбительного под прозвищем Ливерврот; ливерная колбаса, к примеру, была одним из его любимейших блюд, которое он не ел уже целую вечность.)
На самом деле, даже на поле боя Алекс зачастую оказывался в задних рядах. Хотя сам генерал не раз шел в атаку со своими солдатами, он частенько оставлял своего необстрелянного адъютанта в обозе, и тогда Алексу казалось, что он манкирует своими обязанностями. Но в этом не было его вины, а рассказ о том, как он ведет записи, пока солдаты, уворачиваясь от мушкетных пуль и пушечных ядер, рвутся на врага с обнаженными саблями, вряд ли заставит эти роскошные декольте взметнуться в волнении.
– О да, в предсмертном исступлении, – повторил молодой человек, обратив взгляд в пространство, словно перед глазами вставали неописуемые картины жесточайших баталий. – Такое, действительно, может потрясти до глубины души.
– Как и лезущий в нос, въедливый запах чернил с раздражающими нотками сургуча и почтовых марок!
Алекс поднял глаза, как только среди прежних вершин возник новый парик, словно айсберг, выплывший из тумана над морем. Он возвышался над вытянутым, скульптурно выточенным лицом, которое казалось бы излишне суровым, если бы не изогнувшая полные, густо накрашенные губы саркастическая усмешка.
– Въедливый запах… Что? – удивился он.
– О, и трудно представить себе ужасную боль в руке, затекшей после бесчисленных часов сжимания изогнутого ятаганом писчего пера!
Алекс повернулся и увидел новое лицо, которое украшали невероятные изумрудные глаза, подчеркнутые платьем цвета морской волны. Эта красавица не надела парик, но ее темные локоны были убраны в высокую и замысловатую прическу, которая ничуть не уступала помпадурам других дам. Черты ее лица были мягче, чем у той, что выдала шутку о чернилах, но фамильное сходство, определенно, присутствовало. Где-то внутри у него родилось нехорошее предчувствие, и на лбу, прямо под надоедливым париком, проступила испарина.