Вялость рукопожатия и липнущая мягкость ладони дополнили неприятное впечатление. Замечая, что особист не спешит переходить к делу, Георгий Никитич добавил:
– К сожалению, меня никто не предупредил о вашем визите.
– Это правильно. Чем меньше о нас знают, тем лучше… – с поддельным, одинаковым у всех особистов смешком ответил Буров. – Строго говоря, у меня к вам всего два коротких вопроса. Я недавно получил назначение в ваши края. Поэтому, во-первых, просто хотел познакомиться. Кстати, меня зовут Василий Николаевич. Надеюсь, нам предстоит долго служить вместе, поэтому давайте сразу дружить.
– Всегда к вашим услугам, товарищ полковник. А что во-вторых?
– Другой вопрос более конкретный. Только не удивляйтесь. Скажите, вы полностью уверены во всех своих людях? Не замечаете у кого-нибудь слов или поступков, которые можно толковать двояко?
– О чём вы? – не понял Холостяков.
– Я о предателях и шпионах, – пояснил, неестественно вздохнув и усмехнувшись, Буров.
– У вас есть основания подозревать кого-то из моих подчинённых?
– Если бы кого-то из ваших подчинённых подозревал я, он бы уже давно давал показания в моём кабинете, товарищ каперанг. Как вы знаете, у меня есть полномочия арестовывать любого, – самодовольно произнёс Буров. – Я спрашиваю: вы сами кого-нибудь подозреваете?
– Нет! – твёрдо ответил Холостяков. – Я уверен в каждом из своих людей.
– А это зря, – надменно заметил особист. – Помните второе июля? Думаете, обошлось без немецких осведомителей в наших рядах?
В памяти Георгия Никитича всплыли тяжёлые воспоминания. 2 июля 1942 года оказалось вписано в боевую историю Новороссийска жирными чёрными буквами. Ранним утром он в сопровождении секретаря горкома осматривал подвал Дворца пионеров, куда намеревался перенести командный пункт противовоздушной обороны, когда бетонные стены подземелья внезапно затряслись крупной дрожью, с потолка посыпалась цементная пыль. Снаружи донеслись тяжёлые раскатистые разрывы. Стало ясно, что наверху разрываются авиабомбы, но сирены воздушной тревоги не было.
Каперанг сломя голову выскочил на улицу, ожидая увидеть несколько случайно прорвавшихся «юнкерсов», но открывшаяся картина поразила его – почти всё небо было тесно забито фашистскими бомбардировщиками, и от каждого тянулись длинные косые пунктиры сбрасываемых бомб. Мощные взрывы сотрясали город, поднимая облака дыма и пыли. В море круто вздымались и медленно опадали молочные столбы вспенённой воды.