Уютное беспамятство прервалась
внезапно и довольно неприятно. Кто-то очень настойчивый уверенно
тряс меня за плечи. Я открыл глаза с твердым намереньем надрать уши
тому, кто осмелился так бесцеремонно вырвать меня из объятий
Морфея. И, увидев перед собой полубезумное лицо парня, что убегал
от медведя, я свою задумку привел в исполнение. Правая рука, благо
она была свободна, вскинулась, словно кобра в броске, и пальцы
тисками стиснули левое ухо. Парень запищал от неожиданности и боли.
Это привело его в чувство, и он уставился на меня уже более
осмысленным взглядом. Очень вовремя, потому что навалившаяся на
меня медвежья масса не давала мне толком вздохнуть. Еще пара минут
такого лежания и у меня глаза полезут из орбит.
– Стащи его с меня!
Говорить нормально, по причине
сдавленной груди, не получилось, и у меня вырвался лишь
неразборчивый хрип, но спасенный паренёк, на удивление, все понял.
И начал бестолково суетиться вокруг, дергая покойного хозяина леса
за лапы. Естественно, из этого ничего не вышло – туша была слишком
тяжелой, и все попытки перевернуть ее пропали впустую. Я уже
натурально стал задыхаться, в придачу одно из корневищ под моей
спиной впилось в лопатку злобным бультерьером, грозя ее
сломать.
–Навались на копье! – без грамотного
руководства этот оболтус точно отправит меня к праотцам.
Мой негаданный спутник, пыхтя от
натуги и обливаясь потом, высвободил из-под корней окровавленный
обломок, что торчал из груди зверя и навалился на него, используя,
как рычаг, после чего дело пошло на лад. Туша нехотя перевалилась
на бок, а я, наконец-то, кое-как смог освободиться, и, откинувшись
на лесную подстилку, задышать полной грудью.
Несостоявшийся медвежий завтрак
последовал моему примеру, и мы некоторое время валялись на земле,
приходя в себя. Парню тоже пришлось не сладко, дышал он, словно
скаковая лошадь после забега. Неизвестно, как долго ему пришлось
удирать от хищника, впридачу он недурно приложился головой, когда
падал с дерева, да и сейчас ему тоже пришлось попотеть. Откровенно
говоря, нам крупно повезло. Медведь издох практически мгновенно, не
успев угробить ни меня, ни моего случайного напарника.
В стародавние времена, когда медведи
повсеместно и в большом количестве водились в лесах нашей Родины, а
сами леса еще не подверглись тотальной рубке и загрязнению,
существовал экстремальный вид охоты на медведя. Вернее,
экстремальной была не сама охота. Охотиться на медведя уже само по
себе весьма опасное занятие, чреватое повреждениями организма, не
совместимыми с жизнью зачинщика этого развлечения. Непостижимым
было орудие этой самой охоты – рогатина. Это такой аналог средних
размеров копья, с листовидным длинным наконечником, основной
отличительной чертой которого была поперечина, или крестовина,
располагающаяся перпендикулярно оси древка сразу за тридцати-сорока
сантиметровым лезвием. Такой, своего рода, охотничий протазан,
только с более коротким и толстым древком. Смысл охоты сводился к
тому, что охотник должен спровоцировать медведя к нападению и в
последний момент перед атакой, воткнуть тупой конец копья в землю и
принять зверя на острие. Причем попасть нужно точно в район сердца.
Медведь собственным весом нанизывал себя на лезвие, а поперечина не
давала рогатине пройти тушу насквозь и добраться зверю до охотника.
Могучий зверь даже с разрубленным сердцем способен пройти до
полукилометра или целую минуту рвать неудачливого охотника, прежде
чем окончательно издохнуть. Поэтому дальше все зависело от
выдержки, точности и физической силы охотника. Надо думать, нервы у
таких охотников были крепче стальных канатов – естественный отбор
слабонервных происходил быстро и без проволочек.