— Да? Ну тогда в понедельник.
Значит, он задержится?
Пылаев будто ловит этот немой вопрос в моих глазах.
— В этот раз я надолго, — заявляет.
— Новый проект здесь?
— Нет.
И почему спрашиваю? Это не мое дело. Задержится он или нет.
— Доброй ночи, Вера, — улыбается Пылаев.
Прикрываю дверь.
Даже цветы поставить в вазу не успеваю, как раздается звонок. В «глазок» не смотрю. Открываю так.
Видимо, Пылаев что-то забыл сказать и…
Открываю дверь.
Застываю.
Это не Пылаев.
— И давно ты мне рога наставляешь? — рявкает Таиров.
11. 11
В шоке смотрю на бывшего мужа.
Ну и вопрос…
Таиров опять умудряется поставить меня в тупик своей агрессивной атакой. Невозмутимостью, с которой бросает это обвинение. И вообще, всем своим видом. Взвинченным, раздраженным. От него буквально фонит. Искрит.
Глаза сверкают огнем. Желваки жестко движутся под смуглой кожей. Челюсти стиснуты. Вены на висках вздуты.
Эмир настолько разъярен, что кажется, его и удар хватить может. Только что пар из грозно раздувающихся ноздрей не идет.
Вот это картина.
Ну надо же.
И самое главное — я виновата. Умудряется же он всякий раз все перевернуть. Нужно признаться, под его резким прессингом сперва и правда тушуюсь, от неожиданности замираю.
Смотрю на Таирова, и даже не верится, что у него хватает наглости предъявлять мне такие обвинения.
Хотя чего ждать от предателя?
Он порывается пройти в квартиру. Шагнуть через порог в коридор. Этот его жест действует на меня отрезвляюще.
— Стоп, — выдаю и рефлекторно выбрасываю руку вперед. — Ты куда?
Таиров застывает.
А я ступаю вперед. На порог. И видимо, есть что-то такое в моем лице или взгляде, что все же заставляет его отступить назад.
— Ты зачем сюда пришел? — спрашиваю.
— Вера…
— Еще и среди ночи.
— К тебе пришел, — бросает хрипло. — К жене своей.
— Таиров, ты издеваешься или правда не понимаешь? — выдаю в ответ.
Уже не выдерживаю его присутствия рядом. Начинает колотить, потряхивать все сильнее с каждой секундой.
— Мы в разводе, — говорю. — Два года прошло. Я только… немного отошла после всего, что было. А ты… опять?
Морщусь. Никаких нервов не хватает.
— Да оставь же ты наконец меня в покое, — выпаливаю.
Мрачнеет.
— Сначала ответь, — требует.
— Что ответить?
— Долго ты с ним? — цедит.
— Не твое дело!
— Мое! — рявкает, а после продолжает так, будто каждую фразу в камне высекает: — Ты — моя. И все, что тебя касается, тоже мое! Наплевать, в разводе мы или нет. Это ни черта не меняет.