Часть казаков зашумела, поддерживая Нечая, но последним говорил гетман Богдан Хмельницкий. Речь его была короткой:
– Как предки мои самоотверженно и с пролитием крови служили королям польским, так и я, не изменяя им, с подчиненным мне, – глаза сверкнули бешено, – мне! – и еще раз обвел орлиным взором поле, поросшее казачьими головами, не поленился в третий раз повторить: – С подчиненным мне рыцарством хочу верно служить его величеству королю, моему милостивому государю и Речи Посполитой и по приказу его королевского величества сейчас же отступлю с войском на Украину!
– Пусть печати покажут! Пусть покажут письмо! – закричали люди Кривоноса, но голоса их заглушил рев всеобщего одобрения и залпы пушечного салюта.
Посла повели на торжественный обед.
В светлых залах второго этажа на белоснежных скатертях сверкала фарфоровая и серебряная посуда.
Богдан Хмельницкий первый кубок осушил за здоровье короля, и тотчас снова грянули пушки.
Под залпы гетман взял пана Смяровского под локоть и подвел к окну.
Как борода роящихся пчел, густо и словно бы привольно, но подчиненная своим особым силам, текла за горизонт орда.
Не отпуская локтя посла, Хмельницкий провел его на противоположную сторону залы. Дал знак отодвинуть шторы: окруженная кавалерийскими заслонами, скрипя огромными колесами, медленно-медленно уходила из-под Замостья казачья артиллерия.
– Браво! – воскликнул пан Смяровский и, состязаясь с гетманом в благородстве, прямо из-за стола отправил к королю архиепископа Гнезенского с доброй вестью о мире.
Правый сапог сошел с ноги легко, а левый не снимался.
– Крепкий, дьявол! – покрутил Богдан тяжелой головой, думая о пане Смяровском.
Потянулся рукой к непослушному сапогу, не достал и жалобно крикнул:
– Ганжа!
В спальню вошел огромный темнолицый казак.
– Помоги, Бога ради!
Ганжа дернул сапог и чуть не стащил Богдана на пол.
– Сила твоя битюжья! Дай упереться.
Ганжа подождал, пока гетман заползет обратно в постель, взялся за каблук, но тащить не торопился.
– Чего застыл? Мочи нет! Уложил меня проклятый поляк! Думал, я его, а вышло, что он меня. Тащи, чего глядишь?
– Да впору не снимать сапоги, а надевать, – сказал Ганжа.
– Теперь отсыпаться надо! Замирились…
– Богдан! – крикнул Ганжа на задремавшего гетмана. – Архиепископа Гнезенского убили.
Очнулся.