Мальчик проводил меня к широкой лестнице под арками
первого этажа караван-сарая. Поднимаясь по мраморным ступеням и
отмечая богатое убранство постройки, я увидел Касыма, распекавшего
видимо нерадивого смотрителя за верблюдами, рыжие спины которых
виднелись сквозь балки навеса над загонами для скота. «Неплохой
бизнес у этого Ибрагима!» – подумал я, входя в прохладу второго
этажа. Ковры, шёлковые и джутовые подушки, медные светильники с
цветными стёклами и приятный полумрак после слепящего солнца. Вслед
за мной вошёл Касым.
– Ааа! Шайтан! Сын осла! Послал Аллах родственника…
– Что случилось, уважаемый Касым?
– Ничего такого, жрец, что помешает нам спокойно пообедать.
Просто в голову некоторых тупоумных племянников даже отрыжка ифрита
не сможет вдолбить главное правило кормления верблюдов – не жалей
покрошить соли и не корми только сухой травой! Если бы я не
углядел, быть бы мне битым начальником караванов!
– Простите мне мою неосведомлённость, Касым. Что за беда, если
верблюд день-два поест только сухую траву. Он же в пустыне так и
питается?
– Эх, жрец, если верблюд в стойле питается только сухой травой,
жир из его горба исчезает, как вода из бурдюка бедуина. А горб без
жира – это верблюд, который раньше времени падёт от истощения в
караване. Это убыток и позор караванщику, а значит и смотрителю
животных караван-сарая!
Мы расположились на ближайшем достархане и
лакомились шариками из теста, обжаренными в масле, в ожидании
главного блюда.
– Что-то мне подсказывает, уважаемый Касым, что ваша мудрость
заходит далеко за рамки знаний о верблюдах. А след от сабли говорит
о бурной молодости, – решил я прервать паузу, после тог, как нам
принесли исходящие паром глубокие миски и стопку горячих свежих
лепёшек.
– Так я не всю жизнь менял подстилки верблюдам и чистил коней в
стойлах караван-сарая моего брата. Ибрагим унаследовал дело нашего
отца, хоть и был младшим в семье. Моя горячая голова сорвала меня
из отчего дома в тринадцать лет. И только Аллах знает, сколько лет
степь и пустыня вбивали в мою голову жизненную мудрость, – в
полумраке единственный глаз Касыма яростно сверкнул белком, – да
только поздно я понял, что главное – это не сабля и халат
тысячника.
– Вы были тысячником!?
– Да, жрец, тридцать лет и один год я ходил под бунчуком кагана
Тархангира. И степные орки, и гоблины Джордана, и даже Дома Тёмных
Эльфов знали Неистового Касыма. А теперь … разве что караванщики
поминают Кривого Касыма в своих ругательствах.