Из кибитки раздалось
ворчание Гуггенхайма:
– Сколько раз говорить, Эскул. Не
бросай ты так книги! Почитал – заверни в сухую тряпицу. Что за
безответственность…
– Простите, учитель…
Интервалы между
раскатами грома становились всё меньше. Мне показалось, что
очередная вспышка ослепительной молнии закрыла небо от горизонта до
горизонта. Мамаша Хейген высунула покрасневший нос из-под капюшона,
изумлённо вытаращив глаза:
– Подгорнова борода! Это что за…
Небо над трактом, по
которому ехала кибитка за несколько минут сменила цвет от лилового
до золотисто-жёлтого. Сполохи молнии брызгами разбежались по
небосводу, вспыхнула и медленно стала тускнеть гигантская золотая
паутина. Щит Воды задрожал и распался, немедленно обдав мириадами
холодных брызг пассажиров. Визг детей и ругательства Хейген
потонули в рёве ураганного ветра.
Я поспешно попытался
активировать Щит заново, отмечая краем глаза, что мана в Сфере
Преобразования просела на добрую четверть. Ничего себе! Это что ж
такое нас накрыло. Второпях новый Щит активировал с запасом. Да
таким, что через него почти не стало видно пути. Он отрезал все
звуки, а яркие сполохи светопреставления лишь тусклыми бликами
играли на его поверхности, создавая причудливые радужные
разводы.
– Ох, не знаю, Хейген… Первый раз
такое вижу. Конец света какой-то…
– Вроде бы затихает? – вместе с
любопытными рожицами близнецов, рыжей головёнкой Тоши и лохматой
шевелюрой Бруно показался нос Гуггенхайма.
И действительно,
пространство за мутным пузырём Щита просветлело. Я оглянулся на
гоблина. Тот в недоумении пожал плечами, задумался и махнул мне
ободряюще рукой. Щит Воды, повинуясь моей команде, растаял.
Вечерний небосвод был
безукоризненно чист. Ни облачка, ни дымки, ни золотой паутины.
Влажный воздух был почти не движим. Значительно потеплело. В
раскисшей грязи тракта колёса кибитки и копыта лошадей создавали
постоянную хлюпающую какофонию звуков.
Фургон замедлил ход.
Обрадованная окончанию светопреставления, малышня спрыгивала на
обочину дороги, с визгом и криками стала носиться в высокой влажной
траве, обгоняя едва волочившихся лошадей.
– Тим! Том! А ну вернитесь! – мамаша
Хейген стала править ближе к краю дороги, там потоки води уже
поредели и грязь выглядела помельче, – вот сорванцы! До города
всего ничего осталось…