Под конец жизни дед всё больше уходил в себя. Природная нелюдимость и неприятие современной действительности выливались в бессильную злобу. Часто я наблюдал за ним, бродящим по двору с пустыми глазами и бормочущим как заклинания длинные пассажи из ненормативной лексики. Материться он умел вдохновенно. Многоэтажные замысловатые построения, начинающиеся стандартным посылом, переходили либо в «двенадцать апостолов», либо в «богодушумать» – это если имели место религиозные ноты… Но могли быть перечислены все родственники до десятого колена, а так-же и их многочисленные отпрыски. И все это ходячая «сомнамбула» сообщала бесцветным, лишенным всякой окраски голосом…
Автобус сильно тряхнуло, я приоткрыл глаза. Уже почти рассвело, но очертания окружающего ландшафта были унылы и размыты. Я поглядел вокруг: отец смотрел в окно, а шофёр Егор, вытянув шею, сидел за баранкой и вглядывался в набегавшую дорогу.
Я плотнее закутался в отцовскую плащ-палатку и снова задремал…
Мне исполнилось шесть лет, когда мать, наконец, уговорила отца строить свой дом. Для этого ещё с весны были завезены глина и солома. В наших краях дома строились из «самана». В прямоугольные деревянные формы набивалась, смешанная с соломой и конским навозом, глина. Получались блоки, похожие на большие кирпичи. Затем эти глиняные кирпичи высушивались и из них строили стены жилища, прохладные летом и тёплые зимой. В назначенный день ближайшие соседи, забыв обиды и разногласия, пришли в наш двор помогать строить дом. Работа строителей закипела. Все они большие специалисты и доки, спорили: сколько нужно лить воды, сколько класть конского дерьма, которого Длинный Ашот привёз целую телегу, и сколько и какую солому надо использовать, чтобы саманы получались особо прочными. Отец, с важным и заговорщическим видом, ходил от соседа к соседу и намекал на то, что дом он скопировал с древних римских источников времён республики и в доказательство совал собеседнику клочок бумаги, измаранный какими-то знаками, похожими, скорее на каракули младенца, чем на благородные линии римского здания. Он говорил: « Это атриум» и тыкал пальцем в бумагу, туда, где по его мнению было обозначено место внутреннего дворика. То, что получилось через несколько недель, было скопированно с подавляющего большинства домов в нашем квартале и лишь черепица, такая же что и впервые созданная и обожженная две тысячи лет назад, указывала на то, что чертеж отца когда-то был близок к римскому оригиналу. Отец на этом успокоился, но про себя решил, что больше не будет таким доверчивым и открытым к непросвещённым. В те времена всеобщего народного благополучия, когда до блистающего коммунистического будущего оставалось каких-то двадцать лет, каждый выживал как мог. Стихийно, как эпидемия, то тут, то там, возникали и развивались народные промыслы. Граждане, вдруг, откуда-то узнавали об исключительной пользе кроличьего мяса, о стоимости шкурок горностая, песца и куницы. Стоило появиться в городе первой клетке с диковинным зверьком, как минифермы начали возникать почти в каждом дворе. После недолгих раздумий, отец решил разводить нутрий. «Это золотое дно.» – сказал он матери и добавил заговорщически: – «А мясо будем есть ночью».