– И ты уйдешь? – Даниил не смог удержаться от иронии. Он быстро переглядывается с Алексой, и она улыбается. – Вряд ли в таком виде тебя можно куда-то отпустить. Сейчас я живу один, родители путешествуют и вернутся не скоро. Так что гости, сколько душе угодно. К тому же, я и не мечтал, что когда-нибудь смогу с тобой познакомиться…
Глупо скрывать свою симпатию после того, как она видела картины. Может он и правда сталкер?
– А ты осмелел. Прям такой бравый стал.
– Ой, я это говорил каше, а не тебе.
В ответ Алекса смеется.
Как часто он слышал ее смех в сториз инстаграма. Но вживую этот звук еще прекрасней.
Даня заваривает черный чай и ставит на стол вместе с липовым медом.
– Спасибо, – шепчет Алекса. – Я уверена, тебя послал мне сам Бог, – ее взгляд становится задумчивым. – А вот моя семья – подарок Дьявола. Потому что у каждого из нас был мотив убить отца. Даже у меня.
Глава 3. Серое пятно на холсте
Тревожное чувство как неровные мазки на картине. Неделю живешь с ним бок о бок и ничем не унять. А когда к нему примешивается боль утраты, то от безысходности и вовсе хочется лезть на стену.
Галина касается семейной фотографии, стоящей на потухшем камине. Ее сделали в этой гостиной за полгода до смерти отца. Леонид Вольф гордо восседает в громоздком кресле, которое словно заключило его в объятия. Черный костюм стройнит папу, молодит лет на десять, хотя на тот момент ему уже исполнилось шестьдесят, о чем гордо заявляла седина. А светло-голубые глаза глядят на Галю легким прищуром. Он всегда так смотрит. Точнее смотрел… Как человек, уверенный в завтрашнем дне, знающий наперед, что следует делать, а чего лучше избегать. Галя вздыхает и обводит пальцами его лицо.
Она слишком привыкла полагаться на советы отца, и теперь жизнь без него напоминает постоянное блуждание во тьме. Возможно, именно это чувствовал Казимир Северинович, когда рисовал свой знаменитый черный квадрат. Но… зато она, наконец, исполнит свои мечты. И в душе снова звенит тревога – любящие дочери о таком не думают.
Галя обводит взглядом братьев и сестер на фотографии. Они стоят вокруг отца. Прямо за креслом высокий Арсений и аристократичный Клементий. Следом она и ее двойняшка, Злата, обвешанная золотом, точно цыганка. Интересно, а если бы Галину при рождении назвали Златой? Тогда она не казалась бы на фоне семьи столь невзрачной? Даже не так. Она как серая клякса на чистом холсте. Ее полнит любой наряд, а макияж прибавляет лет.