«Я волновался, но увидел в твиттере, что все хорошо, – сказал я ему. – Мне было грустно слышать, что у тебя грипп».
«У меня были симптомы, как при гриппе», – сказал он. – «У меня голос охрип». До сих пор в моей памяти эта фраза звучит так, будто он восстанавливался от ужасной простуды. Но ему не хотелось терять время на эту тему. Он позвонил, чтобы поговорить о книге.
«Я хотел спросить, веришь ли ты в клеточную память?» – он говорил об идее, что нашим телам достается память наших родителей – наследуется жизненный опыт. «Я думал об этом, потому что читал Библию, – объяснил он. – Грехи отцов. Как это было бы возможно без клеточной памяти?»
Эта идея нашла отклик и в его собственной жизни. «У моего отца было две семьи. Я был второй, и он хотел стать лучше со мной, чем с первым своим сыном. Поэтому он был очень методичен, но это не нравилось моей маме. Она любила спонтанность и суматоху».
Принс хотел объяснить то, как он стал синтезом своих родителей. Их конфликт жил в нем самом. В их диссонансе он уловил странную гармонию, которая вдохновила его творить. Он был полон благоговейного трепета и проницательности по отношению к своим матери и отцу, к тому, как он воплощал их союз и разобщение.
«Столкновение с этим – это одна из главных дилемм моей жизни, – сказал он мне, пока я все записывал, сидя на полу. – Я люблю порядок, завершенность и правду. Но если я нахожусь на элегантном званом обеде и диджей ставит что-нибудь из фанка…»
«Ты просто обязан будешь станцевать», – сказал я.
«Именно. Вот, послушай, – он поднес телефон к студийному монитору и проиграл что-то такое, что звучало лихо и просто, как домашняя вечеринка несколько десятков лет назад. – Это весело, правда? Это из нового альбома Джудит Хилл. Впервые его слушаю».
Примерно минуту он молчал. «Мы должны подобрать подходящее слово, – сказал он, – что же такое фанк».
ПОИСКИ ЭТОГО СЛОВА
в то время все никак не шли у Принса из головы. Его ремарки для публики во время шоу Piano & A Microphone часто приводили к размышлениям об основах фанка. «Пространство между нотами – это отличная идея, – говорил он. – Чем длиннее пространство – тем больше это смахивает на фанк. Или, наоборот, не является им совершенно». Объяснение этих мыслей является частью того, что в первую очередь заставило его захотеть написать книгу.