– Приветствую тебя, молодой герой, – произнёс он, взвешивая каждое слово. – До сей поры я ничего о тебе не слыхивал, но не сомневаюсь, что ты полон мужества. Я знавал твоего отца в былые времена, и то был отважный воин. Я знал и твою мать, и я запомнил её гордой женщиной. Ну а твой дядя – кто не восхваляет его могущества?
Хоть был я ещё неотёсанным юнцом, но всё же сумел различить сдержанность, с коей государь высказал мне свою похвалу. Уже не в первый раз встречался я с людьми высокого положения, и даже с королями, становившимися кроткими в моём присутствии. Подобная стеснённость в разговоре со мной с ранних лет утвердила во мне мысль, что я был кем-то особенным. Ко мне относились, словно к чистокровному жеребцу, но будто с изъяном: как к тому, кто мог неожиданно взбрыкнуть. Эти воспоминания были горше ещё и оттого, что я не запомнил тех двух людей, коим обязан таким предубеждением. Мой отец и дядя были лишь тенями, затерянными в каком-то устрашающем закоулке моего детства. Я вновь сглотнул знакомую горечь и поблагодарил властителя Ворганона.
– Здрав будь, король озисмов. Благодарствую за честь, которую ты нам оказываешь.
Мои слова звучали немного натянуто, но Гудомарос удовольствовался этой незначительной любезностью: юные годы могли оправдать неловкость моего языка. Поворачиваясь к Альбиосу, король озисмов осведомился:
– Поведай нам, бард! Что привело тебя на мои земли в сопровождении столь знатных товарищей?
– На одного из нас пал запрет. Он должен пройти испытание, которое освободит его.
– Испытание? Ну и ну! Если могу чем-то помочь, то только скажите!
– Весьма великодушно с твоей стороны, – улыбнулся Альбиос.
– На кого именно пал запрет? – спросил Гудомарос.
– На меня! – злобно выпалил я, потому как не потерпел бы, если бы кто-то сказал это за меня.
От этого резкого выкрика государь озисмов слегка опешил, но вскоре искра прозрения озарила его морщинистое лицо.
– Не серчай на меня за вопрос, Белловез, сын Сакровеза, – сказал он размеренным тоном, свидетельствующим о его мудрости. – Я сказал, не подумав. Самый знатный из трёх моих гостей – ты, и, разумеется, касаться это должно тебя.
Он продолжал говорить двусмысленно, но я был польщён почтением, которое он мне оказывал, и немного остыл.
– Не сочтёшь ли ты за дерзость, ежели я спрошу, почему пал на тебя этот запрет? – продолжал король.