Во взгляде матери сверкнула ненависть.
– Чья вина в том, что они не получили образование при дворе? – процедила она сквозь зубы. – Неужели ты и твой господин и вправду думаете, что сможете так запросто поправить содеянное? Как ты сам уже подметил, Комаргос, мои сыновья ещё лишь дети, и с тех давних пор, как они потеряли отца, их судьбу решаю я. Так уясни же себе раз и навсегда: никогда ты их не получишь! Хватит терять время на эти бредни! Веди своих чурбанов за Семмену и ступай к амбронам на свою погибель! Мои сыновья останутся со мной.
С обречённым видом калека лишь безропотно поджал губы. Повернувшись к Сумариосу, он буркнул:
– Потолкуй с ней сам. Разговор у нас, конечно же, не заладился.
Однако мать опередила Сумариоса. Она оборвала его на полуслове и с пылкой яростью обрушила на него поток упрёков и колких насмешек. У меня дрогнуло сердце, потому как я успел привязаться к правителю Нериомагоса, да и к тому же знал, что укоры матери были пропитаны горечью отравленных к нему чувств. Сумариос стерпел выговор молча. Он весь побледнел и казался уязвлённым до глубины души, ибо эти позорные оскорбления обрушились на него не только в присутствии воинов. Немного погодя мы узнали, что двое его сыновей тоже состояли в отряде и что они никогда не простят нам поругания, свидетелями которого стали. Даже Комаргос слегка смутился за своего товарища. Когда мать наконец выплеснула всю свою злость, Сумариос промолвил приглушённо:
– Зайди в дом. Нам надо потолковать.
Ещё миг назад мать отчитала бы его, не задумываясь, теперь же она присмирела, то ли от собственной гневной тирады, а то ли от осознания того, что не на истинного обидчика пало её возмездие. Сдаётся мне, что и она вслед за нами почувствовала враждебность, исходившую теперь от воинов, пришедших, однако, с миром, и пропустила Сумариоса перед собою в дом. Не отставая от него ни на шаг, она подхватила под локти Сегиллоса и меня и увлекла нас за собой. От негодования, страха и злости она не заметила, как впилась ногтями мне в руку. В полумраке дверного проёма мы увидели Даго и Рускоса, стоявших в засаде с секирами в руках. Они затворили за нами дверь. Не успели мы войти в залу, как снаружи поднялся гул недовольных голосов. Одноглазый прикрикнул на них сурово, но даже его приказание ещё долго не могло подавить рокот.