– Ну-ну, не надо крайностей, – урезонивала меня Искра, возвращая на место Францию, восставляя и воскрешая. – Наши с тобой мужья вряд ли пустятся во все тяжкие. Галактион в свое время побаивался парторганизации. А Лёша – уральский интеллигент во втором колене. Пойми, они оба – сторонники половинчатых мер…
Я же – вместо того чтобы разорвать путы и привязанности к этому миру – беспощадно раздербанила наш с Лёшей старый добрый диван, который когда-то собственноручно скрепила суровой нитью, ибо он регулярно разваливался под нами, причем без всяких видимых причин. Засучив рукава, мокрые от слёз, портновскими ножницами вспорола шов, легла на оставшуюся половину и стала просматривать брачные объявления в “Спид-инфо” с фотографиями людей пусть и не устроенных в жизни, но не теряющих надежды встретить родную душу: кто любит копаться в огороде, кто уважает классическую музыку и хорошую книгу, москвич, инвалид шестидесяти шести лет, ищет жену до сорока четырех, можно азиатку (жил несколько лет в Ташкенте), можно с детишками…
– Я простой писатель и недостойна жить с гением, – говорила я Искре, отметающей всех без разбору мужчин, которых я отмечала красной галочкой, – мне нужен муж проще и неказистей!
Пока Лёшик пропадал на чужбине, спрятав свое тело на Северной звезде, я ждала событий, которые в корне переменят мою историю. Смолоду меня привлекали исключительно яркие артистические натуры. Мой анамнез любви мог бы лечь в основу мюзикла, с успехом идущего на Бродвее, ария героини начиналась бы строкой: “Где ты вообще их откопала?” Полный набор – от обаятельнейших невротиков до клинических сумасшедших! Если их выстроить в ряд, получится такая шеренга духоборцев, ни один здравомыслящий человек даже не рискнет приблизиться! Что тебе надо было от них от всех? Что ты искала в дебрях этих душ?
Но и теперь – в своем возрасте безумном, когда утром тебе – семьдесят, днем – пятьдесят, вечером едешь в метро, на тебя кто-то посмотрел – двадцать пять, а к ночи – девяносто… Надо ли порывать с вековыми устоями и менять приоритеты?
На углу Тверской зажигал трубач полукриминального вида в кожаной шляпе, длинном черном пальто распахнутом, в жилете и белой манишке с бабочкой. Он поймал на лету мой прицельный взгляд, подмигнул и поддал такого жару, что неподалеку стучавший палками по картонным коробкам инвалид, седой, всклокоченный и краснолицый, аж прямо зашелся на своей ударной установке. В памяти выплыли порочные усы Джона Гальяно, вкупе с ковбойским антуражем джазмена они буквально семафорили о том, что от этого знакомства можно будет не обрадоваться.