В своих многочисленных книгах отец познакомил западных читателей с сотнями поучительных историй, многие из них я читаю детям на ночь. Истории эти пошли от суфиев – братства мудрецов, известного не только в мусульманском мире, но и за его пределами. По мнению самих суфиев, их знание много старше ислама и доступно любому, кто дорос до него. Желая донести те или иные мысли, суфий облекал их в форму доступного для восприятия слушателей рассказа. Персику, например, тоже нужна вкусная мякоть, чтобы из спрятанной под ней косточки однажды выросло дерево.
Вернувшись из Марракеша домой, я застал прислугу столпившейся у входной двери – они возбужденно переговаривались. Едва завидев в конце улицы мой старенький дребезжащий «джип», все как в рот воды набрали. Медведь прислонился к двери и широко расставил руки, будто прикрывая что-то спиной.
Я вышел из машины и поинтересовался, что тут у них происходит.
Осман уставился в пол, покачивая головой из стороны в сторону.
– Ничего, месье Тахир, – ответил он. – Ровным счетом ничего.
Служанка Зохра всплеснула руками и поправила платок на голове. Она была женщиной волевой и могла нагнать страху на нерешительных мужчин. Мы бы давно уволили ее, но ни у меня, ни у Рашаны не хватало духу.
– Он все врет, – спокойно заявила Зохра. – Трус, вот и врет.
– Он боится, – сказал Хамза. – Да и не только он, нам всем страшно.
– Боитесь? Чего?
Медведь неохотно отошел в сторону: я увидел начертанные мелом на входной двери геометрические фигуры и цифры.
– Опять детские шалости, – сказал я. – Соседские мальчишки балуются, только и всего.
Хамза вытер испарину со лба.
– Никакие это не детские шалости, – сказал он, – это…
– Что же?
Все, как один, сглотнули и замолчали.
– Так чья это писанина?
– Сехуры, – сказал Осман, – колдуньи.
Раз в неделю я навещал могилу Хишама Харасса, похороненного на южном склоне холма на окраине Касабланки. Садился в траву возле надгробного камня, слушал далекие крики чаек и рассказывал Хишаму обо всем, что произошло за неделю.
В Марокко друзей у меня хватало, но всем им было далеко до Хишама, человека исключительной мудрости. Лачуга Хишама стояла посреди трущоб, на задворках небольшой беленой мечети. Хишам был страстным коллекционером – он собирал почтовые марки. Время от времени я заглядывал к нему пообщаться и приносил гашеные марки. Мы говорили почти обо всем, как закадычные друзья. Было в этом что-то волшебное.