Легкий ветерок пробежал по песку – пролетев неожиданно низко, он чуть шевельнул сухую ветку, лежавшую к нему боком, и забросил несколько песчинок мне на сапог.
Мельком взглянув на немецкого офицера, словно вовсе не собираясь рассматривать его, а лишь машинально проверяя его присутствие, Вагасков, с легким удивлением посмотрев на Локи, пожал плечами и снова уткнулся взглядом в песок.
– Обняться с ним? Это невозможно.
Мгновенье без выражения Локи смотрел на него.
– Почему?
– Это будет комедией, по крайней мере, для меня. Мы не можем быть в одном братстве.
– Вы, воин, принесший высшую жертву, с другим воином, также принесшим высшую жертву, не желаете быть в одном братстве?
– Нет, хоть дело и не в моем желании. Это невозможно.
На секунду задумавшись и словно отложив на будущее какой-то вопрос, Локи повернулся к германскому офицеру.
– Что скажете вы?
С руками, заложенными за спину, немец мельком взглянул на Вагаскова.
– В каком вы звании?
– Капитан-лейтенант.
– Капитан-лейтенант прав. Примирение, а тем более объятия вряд ли возможны.
– И вы также не станете объяснять почему?
– Боюсь, это утомит вас, да и вообще уведет слишком далеко. Как бы то ни было, все, что делается между нами, – это не вопрос дележа имущества и не ради демонстрации доблести королей. Боюсь, эта война из тех, где воюющих разделяет слишком многое.
Мгновенье Локи смотрел на слегка волнующееся море.
– Вы мне все объяснили.
– Я рад.
– Вряд ли у вас есть повод радоваться. – Локи чуть обернулся к Вагаскову. – И у вас. – Он обвел взглядом всех стоявших полукругом вблизи него. – И у вас у всех. – Он внезапно усмехнулся. – Я не думал вчера, что окажусь так прав. И так быстро прав. Для вас действительно слишком многое и слишком быстро кончится и слишком многое начнется. И совсем не то, о чем я думал вчера. – Он мельком кивнул в сторону тихо шумящего за холмами гульбища. – Все это, разумеется, больше ничего не значит для вас. Я не буду вас томить, я объясню все сразу. Вожди, отказавшиеся от примирения – здесь, на берегу этого моря – тем самым приравнивают себя к богам. Ибо только богам дозволено решать, как и чьей победой кончится война. И обоюдно и твердо отказавшись от примирения – если только вы не пересмотрите своего решения, – вы заявили о своем праве решить исход этой войны самостоятельно, здесь, на берегу – той большой войны, что идет там, внизу, и идет так долго.