Непонятные полустершиеся руны на мече вспыхнули и засияли ослепительным белым светом, таким же светом засияло и лезвие, а рукоять, словно раскалившись, стала рубиново-красной. Меч вздрогнул и медленно пошел вниз, словно проваливаясь в ставшую зыбкой землю. Откуда-то снизу раздался тоскливый вой, и почва ощутимо вздрогнула, словно шкура животного. Когда меч вошел в землю до рукояти и остановился, вой достиг пика, а затем резко оборвался. Трещины в серой плите остановили свой разбег, застыли, прекратились и колыхания почвы.
Весняна резко выдохнула и вытерла пот со лба, с изумлением глядя на необыкновенный меч. Во все глаза смотрели на него и Антон с Лехой.
– А я что, хуже? – вдруг самонадеянно заявил любитель татуировок и с изяществом махнул персидской сабелькой по приближавшейся стене бревен.
Сабелька тонко звякнула и распалась на изломанные пластинки стали.
– Уродство какое, – расстроено молвил Леха сам себе. – Бракоделы басурманские… – и брякнул щитом о бревна.
Щит постигла та же участь, он разлетелся, словно был из стекла.
– Булаву давай, она русичами делана! – заорал Никитич, косясь из-под лохматых бровей на Леху, глаза его светились нестерпимым синим огнем. – Дармоед на нашу голову!
– Сам такой, – огрызнулся тот, выдирая из-за пояса тяжеленную булаву. – Это тебе не пальчиками играть… – и, размахнувшись, со всей силы вдарил по сжимающейся бревенчатой стене.
Раздался оглушительный треск, и в стене появилась видимая щель.
– Раззудись, рука, размахнись, плечо! – заорал Леха, вспомнив, видимо, свой техникум культуры и остатки фольклора, и вдарил по стене еще раз, чуть не зацепив Митромира.
Во все стороны полетели щепки, обломки, в стене словно прорезало дорогу.
– Полегче, приятель! – сердито крикнул боевой маг, но в его усталых глазах заплясали веселые огоньки.
– Уфф… – Леха замахнулся булавой еще раз, но замах получился слабеньким, и оружие только брякнуло о бревна.
– Дай-ка я… – Антон выдрал булаву у него из рук, взмахнул ею и опустил ее на ближайший кусок стены.
Эффект получился ошеломляющим. Далеко вокруг пронесся стон, и широкая просека пролегла вплоть до живого леса, гнувшегося под ураганными порывами ветра.
– Бугай, – сердито проорал Леха. – С моей-то булавой каждый сможет…
Антон промолчал и еще раз ввалил по бревнам. Просека превратилась в проспект, а от грохота снова заколебалась почва далеко вокруг, даже гранитный увал, секунду поколебавшись, дрогнул.