И вот. Нате.
Не отрывая взгляда от зеркала я протянул руку назад. Сейчас я аккуратно потормошу гостью за плечо, она проснётся и мы всё выясним.
Пожалуйста, хоть бы её там вообще не оказалось!
Вместо женской кожи, пальцы ухнули в темноту. Морозную, такую же, что царила за окном. Я повернулся. На другой стороне кровати было пусто. Холодные, будто только с улицы, простыни. И – смятое, словно отброшенное после сна – одеяло.
Низ живота вновь настойчиво напомнил о себе. Ох ты ж, блинский!
Я распахнул дверь санузла и бросился к унитазу.
Блаженное журчание вернуло меня из мира грёз окончательно. Ну привиделось, бывает. Наложилось одно на другое. Смена часовых поясов, бесконечно медленная очередь на регистрацию, беготня между гейтами перед посадкой и…
…тот вечер перед вылетом.
«Нет. Спрячь кольцо, не позорься».
И отражения, смеющиеся отражения в длинных, до пола, зеркалах. Говорят, раньше мастера добавляли в стекло золото, чтобы отражение было краше. Кажется, в том ресторане зеркала были с углём. Или с гранитом. Я смотрел в них и видел, как мой мир раскалывают презрительные полуулыбки.
Всё было зря, все эти годы. Обида и злость взмахнули колючими кнутами, погнали мысли по натоптанному кругу.
Да пошла она!
Я подошёл к раковине и открыл воду. Еле тёплая струйка защекотала ладони. Повезло, что не ледяная. Сейчас умоюсь, может удастся снова заснуть.
Занавеска душа колыхнулась. Ярко-синие цветы на бледном поле качнули головами, лампа на потолке мигнула, в зеркале над раковиной скользнула тень. Васильки на занавеске потемнели, стебли пожухли и вытянулись, очерчивая женский силуэт. Силуэт становился всё темнее и темнее, постепенно наливался темнотой как жертвенная чаша кислой кровью.