), и веяние теплоты, доброты и преображенной жизни духа исходило от нее и незаметно влияло на окружающих. И было радостно видеть дружбу дочерей с матерью: они чувствовали ее духовную красоту. Я невольно думал о моей матери, когда месяцами жил в течение нескольких лет в этой очаровательной семье. Жили они в чудном нагорном парке над Lichtentaler Alle в двух не очень больших домах, соединенных между собой висячим мостиком; другой мостик вел прямо из гостиной на втором этаже в подымающийся вверх в гору огромный старый сад, поросший рододендронами, сиренью, а еще выше – в персиковую рощу. И чувствовалась Тургеневская эпоха. Вилла была приблизительно времени пребывания Тургенева в Бадене и полна она была старой мебели, старых гравюр, портретов и книг. За парком шла дорога все выше в горы уже по горному хребту. И русская усадьба и Шварцвальд соединялись как-то в одно целое. Какие прогулки вверх, в горы, можно было делать по утрам! Была в гостиной и старая книга с записями бывавших здесь гостей. Бывал здесь, например, в 60-х годах прошлого века поэт гр. А.К. Толстой. В начале 20-х годов XX-го века это место было духовным центром жизни русского прихода в Баден-Бадене. И из этого церковного и просто радушно-человеческого центра много добра разливалось кругом. Это был, вместе с тем, и музыкальный центр высокого уровня, основная ячейка церковного хора – чудные голоса трех сестер и их 18-летнего брата. И мужем одной из сестер был тончайший знаток музыки С.М. Осоргин. Бывали здесь и музыкальные вечера в небольшом кругу – рояль, виолончель. Устраивались и лекции внизу, в помещении под церковью.
Другим центром – тоже церковным, но также и просветительным – был дом кн. Григория Николаевича Трубецкого в Кламаре под Парижем. Огромная доброта, живое пылание духа и чувство культурно-общественной ответственности кн. Григория Николаевича питали духовную энергию многих и сыграли большую роль в жизни Парижской русской эмиграции. Источник этого вдохновения был глубоко христианский, глубоко связанный с жизнью Церкви. Григорий Николаевич основал два прихода в годы эмиграции: Baden bei Wien и в Кламаре. И был этот уютный старинный дом (перестроенный в конце XVIII века из pavilion de chasse Короля Генриха IV, начала XVII века) с большим садом, в двух минутах ходьбы от большого старого Кламарского леса, большим средоточием не только жизни церковной, церковного служения, но, повторяю, и большим культурно-просветительным центром. Русские философы, богословы и общественно-культурные деятели собирались здесь не раз по вечерам за чашкой чая. И живший в Кламаре сравнительно неподалеку Бердяев, и о. Сергий Булгаков, и Карташев, и молодой, тогда еще не священник, доцент богословия г. Флоровский, и Вышеславцев, и Бунаков-Фундаминский, и друг русских мыслителей, руководитель ИМКА-ПРЕСС, очаровательный американец д-р РА. Anderson, и проф. В.В. Зеньковский (тогда еще не протоиерей), и русские ученые из других мест зарубежья, появлявшиеся иногда в Париже, – пражские профессора (П.Б. Струве), философ С.Л. Франк и И.А. Ильин из Берлина, племянник хозяина – высокоталантливый, часто парадоксальный (тогда он был евразийцем, это не нашло сочувствия в Кламаре), но всеми любимый филолог Николай С. Трубецкой, приезжавший из Вены, и еще ряд церковных деятелей; бывал здесь и любитель древней иконописи В.П. Рябушинский.