Ленинградская «вторая культура» 1970‐х жила этим расщеплением между надеждой и красотой. Для Олега Юрьева, ее наследника, выбор уже не стоял. Поэзия была единственным обещанием, она требовала последней верности и веры. Ее свидетельство – «Петербургские кладбища». «Книга обстоятельств» – вторая последняя книга, последняя после последней. Главное слово сказано, и можно отступить на шаг назад от рубежа.
Поэт, прозаик, эссеист, Юрьев – автор редкого напряжения смысла и звука, пристрастия ярости и любви. Эта книга написана расслаблением, рассеянием внимания. Такое рассеяние – потенция. Три вида обстоятельств, организующих три поэмы книги, – места, времени, образа действия – три драматических единства. Они готовят сцену, условия, наводят фокус.
Обстоятельства – грамматико-эстетические категории. Стихотворения в прозе Юрьева окрашены эстетическим отношением ко всему, что встречается, до крайности незаинтересованным удовольствием – любованием. Дома, поезда, гроздья винограда, собаки, женщины, китайцы взяты со своих мест, остановлены, сняты.
Эстетический режим – любимая идея философа Жака Рансьера – и есть остановка. Он вырывает вещи из власти идеологии, религии и истории, передает их человеку для свободного пользования. Так возникает искусство современности. Но что делать, если искусство само становится такой же огромной силой – едва ли меньшей, чем вера или политика, призванием, требованием?
Здесь включается механизм стихотворения в прозе. Оно осуществляет эстетический разрыв второго порядка – приостанавливает могущественное действие самого искусства. Это становится возможным в тот момент, когда современность нейтрализует сама себя. Шокирующий эффект разнообразия ее средств и открытий стирается. Техника становится частью природы, ласточки и самолеты уравнены в правах, торжествует покой. Вместе с чарами модерна спадают чары модернистского искусства.
Искусство отступает. В этот момент оно дает шанс вернуться тому, что было до него. Речь не о вере, но о месте веры. О Боге, который не жив и не умер, а вышел в кебабную, ослабив стражу жизни и смерти. О чуде, которое не случается, но к нему все готово: во Франкфурт может прийти море, в Париже встретится умершая подруга, смешные древние божества сойдут с Олимпа.
Чуда нет, но есть его обстоятельства. Когда подействует стихотворение в прозе, не откроется тайна вещей. Они лишь немного изменят свою расположенность друг к другу и к человеку.