Забытый Богом дом стоит у полустанка,
Лениво ходит пёс, отряхивает пыль,
И грезит у окна красивая цыганка,
А грезится ей степь, дорога и ковыль.
Приволье и шатёр – цыганское начало,
Но ты в оседлый дом с надеждою вошла,
Как много в доме том цыганка потеряла?
Как мало в доме том, цыганка, ты нашла?
А там, вдали река, а за рекою дали…
Под звёздами шатёр – священный отчий кров.
Твой конь у твоих ног, а ты – в цыганской шали,
И соткана та шаль из солнца и цветов.
Омыли эту шаль из трав хмельные росы,
Горела в синеве багрянцем над рекой…
Вплетали резеду и мяту в твои косы,
И утренней зари торжественный покой.
Роскошный твой подол и запах сена пряный,
Юнцам других шатров покоя не давал,
Сводил парней с ума, чужих мужей дурманил,
Седых бородачей ночами волновал.
Но только ты меня любить не уставала,
И закипала кровь, желанием полна,
Звала меня в полынь, а сердце бушевало,
И закрывала лик застенчиво Луна.
Полночный звездопад нам сыпался в ладони,
Буянила река волною об утёс,
И ржали у шатров встревоженные кони,
От зависти скулил и выл лохматый пёс.
И жить без твоих губ мне не хватало силы,
Минута без тебя – и я лишался крыл.
И верил я в тебя, и ты меня любила,
И, знает один Бог, как я тебя любил!
Я это написал… Я чувствами читаю…
Запомнилось твоё последнее: «Прости». —
Как страстно я хотел прибиться в вашу стаю,
А может быть, тебя с собою увести.
Но по твоим шатрам пронёсся гневный ропот,
Ведь я зашёл с тобой бездумно далеко!
И спину, как кнутом, хлестал цыганский хохот —
Что на моих губах не мёд, а молоко.
И попрана была, и скована свобода,
Тем боле, от любви Божественных свобод!
Ведь на губах твоих так много было мёда,
Что нам на много лет хватило б наперёд.
Во мне твоя звезда горела и не гасла,
Пусть главный наш порыв – с туманами уплыл,
Но я в своей душе так трепетно и страстно,