Келлер оставляет рюкзак в гостиной и топает за Марией на маленькую кухню.
– Я не спал больше суток, дорогая. Ты просмотрела файлы, которые я тебе прислал?
– Файлы? – Она засыпает «Колумбийский Катурра» в бункер кофемашины. – Я думала, это просто предлог.
– Нет, доктор Лукоффникофа, это не предлог, похоже, скоро у вас будет уйма работы.
Мария усмехается. – Ты никогда не мог выговорить мою фамилию правильно.
Келлер выкладывает на стол планшет.
– Я засёк этот объект вчера. Это корабль, Мари! Те самые пришельцы, которых ты пытаешься смоделировать последние десять лет.
Она щурится на планшет, оттягивает уголок глаза, потом безнадёжно машет рукой.
– Подожди пару минут, Келл, мне нужно воткнуть эти чёртовы линзы.
Она уходит в ванную, что-то напевает там и Келлер блаженно улыбается. Будто и не было трёх лет. На крохотной кухне пахнет кофе, Мария напевает в ванной эти свои зубодробильные русские песни, старый клён привычно царапает ветвями окно. «Почему я от неё ушел? Диссонанс менталитетов?» Он проводит рукой по грубой столешнице – сосновые доски ещё хранят тепло его рук. «Мда, три года назад у меня было две руки. Была любимая женщина, маленький уютный дом…»
– Ну, что там у тебя за корабль?
Она стоит в проёме двери, солнце освещает светлые волосы, подчёркивает загорелые стройные ноги с безупречным педикюром. «Вот что мне всегда в ней нравилось – она неизменно в отличной форме» – Келлер убирает планшет со стола.
– Давай про корабль чуть позже. Я могу принять душ?
Мария чуть заметно улыбается.
– Твоя бритва в шкафчике на верхней полке.
Келлер кивает и проводит ладонью правой руки по её ягодицам, Мария немного отстраняется и морщит нос.
– От тебя несёт как от сдохшего скунса, дорогой.
Через двадцать минут безбородый, помолодевший на десять лет Келлер выходит из ванной. Поджарый как степной волк – на шее ожерелье в стиле индейцев Навахо, на бёдрах полосатое полотенце, в правой руке отстёгнутый E-HAND.
– Слушай, Мари, даже не знаю, как быть. Надевать эту штуку или лучше остаться одноруким калекой?
Её голос звучит из спальни. – Это ведь теперь часть тебя, и если в этот раз ты собрался оставаться достаточно долго, то лучше надеть.
«Она всегда любила символы в наших отношениях, поэтому и рубашка и кольцо, которое я подарил ей на годовщину». Он вщёлкивает кистевой привод в гнездо на запястье, шевелит искусственными пальцами и направляется в спальню. Мария стоит и смотрит в окно. – С ума сойти – говорит она – эта штуковина всё ещё ездит. Йон подходит сзади, зарывается лицом в её волосы и целует тонкую шею. Пальцы правой руки находят пуговицы его старой рубашки, она теперь пахнет Марией – воздушный аромат полевых цветов, лёгкий привкус океанской соли, и что-то ещё, похожее на солнечный летний день. Она откидывает голову назад, изгибается по-кошачьи, и её рука ложится на его протез. Келлер чуть напрягается, ждёт её реакции, а Мария вдруг резко разворачивается, толкает его в грудь и Йон оказывается на кровати. Она взбирается сверху, полотенце летит через комнату и зависает на торшере, следом планирует клетчатая рубашка.