– Сало?! Араку?! – воскликнул Синдбад, сбиваясь с шага.
Некоторые из прохожих обернулись к нему, прислушиваясь, не почудилось ли им.
– Не кричи так! – зашипел Сорви-голова. – Здесь полным-полно ушей. Ну сало, ну арака – что тут такого?
– Но ведь Коран запрещает…
– А разве Коран разрешает преумножение богатств, которыми больны все поголовно? Или продажных судей? Или сварливых жен? – выкрутился Сорви-голова. – К тому же мы по чуть-чуть, – показал он Синдбаду сведенные большой и указательный пальцы, – и будем морщиться. А сало… Знаешь ли, сколько народов – столько и обычаев. К примеру, есть удивительная страна, в которой корова – священное животное, а баранов там вовсе нет. И что же прикажешь делать? Приходилось есть свинину!
– Вы бы и сами, дядя, того, потише, – предостерег Синдбад моряка. – А то на нас уже косятся.
– Да-да, ты прав, мой юный друг! Идем же скорее, я уже изрядно истосковался по нормальной пище. Кстати, послушай вот это:
«Доколе будешь нас корить, ханжа ты скверный,
За то, что к кабаку горим любовью верной?
Нас радует вино и милая, а ты
Опутан четками и ложью лицемерной».
Или вот еще:
«Запрет вина – закон, считающийся с тем,
Кем пьётся, и когда, и много ли, и с кем.
Когда соблюдены все эти оговорки,
Пить – признак мудрости, а не порок совсем».
– Омар Хайям? – припомнил Синдбад. – Да, дядька умный был.
Сорви-голова, хитро прищурившись, ничего не ответил и заторопился к базарной площади. Синдбад не отставал от него ни на шаг. Ему действительно хотелось есть, а уж выпить «по чуть-чуть», так сказать, за знакомство было совсем нелишним. Тем более на халяву!
Глава 5. У эмира Нури ибн Кабоба
Забегаловка, отрекомендованная Сорви-головой, оказалась обычной кальянной, где множество бездельников всасывали через трубочки дым, включая и опиумный, попыхивая им и ведя сколь неспешные, столь и пустопорожние беседы. Хозяин забегаловки, средних лет мужчина в латаном-перелатаном халате и тюбетейке набекрень встретил гостей у входа.
– Уй-юй! – хлопнул он руками по острым коленкам, которые, казалось, того и гляди прорвут поношенные узорчатые штаны. – Никак Оторви Башку вернулся! Сто лет тебе жизни, мой благодетель!
– Я теперь соизволением всевышнего зовусь Сорви-голова! – гордо заявил моряк, всходя по ступенькам внутрь сомнительного заведения.