Представь… Комнатушка дома бедных дворян: протертые кресла и диваны, облупившиеся столы, расшатанные стулья, мутные от воздействия времени и бедности зеркала, ветхие кровати. Ночь. Рылеева Анастасия Матвеевна (моя матушка), Рылеев Федор Андреевич (мой отец) и домашний доктор стоят у постели умирающего трехлетнего ребенка.
Домашний доктор держит малыша за руку, нащупывая пульс: «На прошлой неделе у меня был похожий случай… Тоже мальчик… (Прикладывает ухо к груди ребенка, чтобы прослушать сердце.) Не смог спасти…». Анастасия Матвеевна кидается доктору в ноги, хватая его за полы сюртука: «Доктор, умоляю!..».
В глазах моей матушки столько надежды, что доктор не в силах выдержать ее взгляда (роняет молоточки, тыкалки и зажимы) – отворачивается, отходит от кровати умирающего. Сожалеет шепотом: «Я не в силах…». Матушка в ужасе вскрикивает. Домашний доктор ищет возможности уйти от ответственности: «Анастасия Матвеевна, не отчаивайтесь! Доктор из Петербурга, знаете о нем? говорят, светило, вот-вот заглянет и в ваш дом… Как же медленно текут минуты…».
В комнату входит мужчина лет пятидесяти с саквояжем в руках. Очевидно, доктор. Федор Андреевич быстрым шагом направляется к вошедшему: «Здравствуйте, Терентий Семенович! Мы так много слышали про ваше искусство врачевания! Одна надежда на вас. Спасите дитя, ради Христа».
Анастасия Матвеевна бросается к петербургскому «светиле», складывая руки в молитвенном жесте: «В жару который день Коня мечется, никого не узнает, задыхается». Терентий Семенович приближается к кроватке ребенка, склоняется над ней, осматривает мальчика. Анастасия Матвеевна и Федор Андреевич отходят вглубь комнаты. Тем временем домашний доктор с петербургским «светилой» вполголоса что-то обсуждают. Проходит минута, другая. Анастасия Матвеевна не в силах больше ждать, идет к постели своего ребенка; с мольбой смотрит в глаза доктора, приехавшего из Петербурга. Для нее он – Бог, способный сотворить невероятное. Терентий Семенович тоже не выдерживает взгляда матери, складывает врачебные инструменты в саквояж: «Бывают чудеса… Если Вы набожны, молитесь». (Уходит). Уходит? не дает надежды? – нет, Анастасия Матвеевна не в силах это выдержать, оседает на пол. Провозгласить, что она поглощена горем, значит сказать слишком мало о чувствах матери… Кажется, сию секунду мать лишится сознания. Приняла ли Анастасия Матвеевна действительность? – на мгновенье показалось, ответ будет утвердительным, но нет, она вдруг стряхивает с себя оцепенение, подбегает к кроватке умирающего и всем своим видом демонстрирует протест происходящему: во взгляде читается решительность, тело собранно. А Федор Андреевич и домашний доктор с выражением обреченности на лице направляются к входной двери. Федор Андреевич склоняется к доктору и полушепотом ему вещает: «Надежды никакой. Кондратий – третий наш, кончается. Благо, у меня еще дочь есть, Аннушка. Жена приняла ее, как родную». Домашний доктор выражает солидарность: «Я вам сочувствую, Федор Андреевич. По себе знаю: к хилым младенцам равно как к женам рано любовь отлетает…». Федор Андреевич, домашний доктор покидают комнату.