Панчо снова закурил.
– Однажды я видел, как уцелевший после парада паренек нарвался на группу таких, как эти, – сказал Домингес и глубоко затянулся. – Они задрали его как крольчонка. Ошметки алебастровой крошки были разбросаны по всему кварталу.
Бенджи понял, что так на Улице Убитых выглядит смерть. Статуи из камня, глины или, как в случае с гейшей, из стекла. Это было удивительно и ничуть не страшно. Ведь обратиться в статую, как в древнегреческих мифах и лежать в грязи с выпущенными наружу кишками – вовсе не одно и то же. Почему он подумал про выпущенные кишки?
Иссохшие – так на Улице называли тех, кто подсел на Надежду и кто был на площади Герники в эту ночь. По одному или по двое, заняв окрестные лавки и парапеты. На них не было зимней одежды, но казалось, это не сильно их беспокоит. Мужчины и женщины спокойно сидели под снегопадом, коротая ночь во сне или бесцельной игре в гляделки со спустившейся тьмой.
Мужчина лет сорока, с пышной неаккуратной бородой и выразительными черными глазами сидел к машине ближе всех. Рядом с ним сидела женщина, заплетающая его бороду в аккуратные темные колоски. В тот момент, когда Паккард двинулся дальше, мужчина словно сделал над собой усилие – поднес тощую руку ко рту, поцеловал ладонь и послал Бенджи воздушный поцелуй.
Нет-нет, ему не показалось. Поцелуй предназначался именно ему. Бенджи почувствовал это всем телом в тот момент, когда легкий бриз догнал автомобиль, ворвался в одну из щелей и обдал Бенджи гнилостным запахом. Запахом разложения и смерти. Везде одно и то же. Как бы смерть не выглядела в бесконечных мирах, какой бы не казалась безобидной и возвышенной, она везде пахнет одинаково.
Они проехали два квартала на север от площади, оставив голодную стаю позади и уперлись в тупик – двухэтажное здание в конце улицы с «Аптекой Хуана» на первом этаже и жилыми комнатами на второй. Оно было истрепано временем. На стенах облупилась краска, оголив кирпич, который тоже стал разрушаться от вездесущего времени, превращаясь местами в желтую крошку, местами в белую пыль. Вывеска давно выцвела. И если бы не окантовка букв, некогда черная, все еще проступающая на неровной поверхности, надпись вряд ли была бы различима. Витрины были разбиты. Зияющие дыры наскоро забиты досками, лишь стекла второго этажа остались нетронутыми.